В Смольном стояла суета, как в полуденном муравейнике, несмотря на то, что над Невой уже сгустились сумерки, зажглись огни на мосту Петра Великого. По коридорам, лестницам – одни вверх, другие вниз носились матросы, увешанные полупустыми пулеметными лентами, вооруженные солдаты, комиссары в кожанках, гражданские курьеры и секретарши. Девиц было немало – здесь, в Смольном не останешься без «хлебного пайка» с солониной, вяленой рыбой и сахаром. После разгона Временного правительства большевиками сначала вроде бы ничего не изменилось, потом наступил полный хаос. «А что, – говорили между собой солдаты, – у Корнилова не получилось скинуть „временщиков“, у Ленина получилось. Но мы еще поглядим, что он за фрукт, а то и его уговорим, за нами не пропадет. Ишь, бабский батальон в Зимнем одолел, тоже мне, победа. Ты нам мира дай, хлеба, земли, нас дома бабы заждались».
И полная неразбериха. Кому служить, кто теперь командует – не разберешь. Комитетов, исполкомов от революционных партий, сподвижников большевиков, наплодилось столько, сколько нет звезд на небе. Да важно ли разобраться? Главное теперь выжить.
Среди снующих по Смольному девушек в одинаковых военных юбках, были вчерашние гимназистки, институтки, сестры милосердия, даже кадетки военных училищ. Лица сосредоточенные, деловые – вы ко мне без дела не подходите, с глупостями не приставайте, я выполняю важное поручение товарища Лейбы Бронштейна, ах, извините, Льва Давидовича Троцкого.
И все в Смольном нещадно курили. Дым стоял такой, словно здание штурмовали корниловцы или сторонники Керенского, а защитники пролетарской революции, не переставая, палили из всего, что было под рукой. Среди дыма и смрада, повсюду слышался треск пишущих машинок. Секретарши. Помощники, комитетчики били по клавишам не жалея своих пальцев и зрения – в штаб-квартире большевиков, откуда Троцкий руководил вооруженным восстанием, а по сути антигосударственным переворотом, царил полумрак. Кадеты или юнкера подожги электростанцию. Кого-то из них поймали, сразу расстреляли, но чинить «электричество» было некому, электрики разбежались, напуганные пьяными матросами с гранатами, пришедшими разобраться «почему погас свет».
Треск пишущих машинок стоял и в зале, куда определили «на время» генерала Петра Николаевича Краснова, приехавшего в Петроград из Гатчины, где стоял его 10 полк, для мирных переговоров с большевиками. Не то что спать, даже отдохнуть в такой обстановке было невозможно. Конечно, бывший журналист, специальный корреспондент «Русского инвалида» и «Военного сборника» Краснов привык к звуку печатных машинок, но теперь каждый стук по клавише отражался на нервах. Всё и все на нерве. К тому же куда-то делись офицеры из его штабного комитета, приехавшие вместе с ним на переговоры. Их увели солдаты, якобы по распоряжению комиссара Дыбенко, а куда и зачем, неизвестно.
Летом, от «мятежного» генерала Корнилова Петр Николаевич получил задание двинуться своим корпусом из Пскова на Петроград, арестовать «предателя и бездельника» Керенского, ведущего Россию в пропасть. Но пока Краснов готовил разбросанное войско, разбирался с застрявшими на путях эшелонами, без чего продвижение было невозможно, в Петрограде взяли верх большевики во главе с Лениным и Троцким – Бронштейном. Керенский бежал в Псков, где встретился с Красновым и убедил его встать на свою сторону, прогнать из Петрограда коммунистов. Взвесив за и против, генерал решил помочь Керенскому – большевики страшнее зло, чем «временщики». Тем более что многие корниловские «мятежные» генералы сидели в Быховской тюрьме, посаженные туда Керенским. Некоторые встали на его сторону. Однако уже под Гатчиной случились первые столкновения с красным Петроградским гарнизоном и матросами. В братоубийственной войне Краснов участвовать не хотел, поэтому, войдя с войсками в Царское Село, согласился на предложенные комиссарами переговоры.
В классах бывшего института благородных девиц курили, ели, громко хохотали революционные матросы. Те, что находились в коридоре у зала, где ждал «переговоров» генерал, бросали на него недобрые взгляды.
Молодой, тонкий как струна матросик с боцманской трубкой во рту, офицерским кортиком на ремне, громко говорил солдату, явно, что бы все слышали: «А нам всё одно: прикажут, Керенского поймаем и расстреляем, скажут, Ленина повесим, ха-ха». «Верно, – кивал его приятель в затертом морском бушлате и синяком под лазом. – Надоели все эти обещатели мира, сначала Керенский обещал, теперь Ленин с Троцким обещают. А нам что, мы подневольные. Всех их в расход, а самим по домам». «Ленина жалко, он голова», – возразил солдат. «Голова. Только, сказывают, шпион немецкий. Народ врать не будет». «Шпион, точно». «Да хоть бы и китайский, нам лишь бы домой поскорее вернуться. А что, правда, что здесь девки учились?» «Правда. Неужто, не чуешь, одеколон за ними еще не выветрился? И панталонами пахнет, ха-ха». Все дружно рассмеялись. А солдат сделал вид, что принюхивается.
Вот тебе и революционные защитники, ухмыльнулся Краснов. Кого хочешь, в расход пустят, лишь бы домой. Так и шли бы теперь, раз власть их образовалась. Нет, сидят тут и языками чешут. Ладно бы только языками. Просто удивительно и непостижимо, как умный, благородный, набожный русский солдат превратился в такого тупого, бессердечного хама. В августе 1914 все дружно стояли на коленях перед царем, молились за него, отечество, победу, а теперь вдруг стали безмозглыми скотами, «нюхают женские панталоны в Смольном» и радуются своей глупости.
