Костя понимал, что еще несколько дней и о побеге не будет и речи. Городок уже обносили колючей проволокой, строили сторожевые вышки и пропускные пункты. Начали распахивать по периметру контрольно-следовые полосы. В наспех построенный барак заселили взвод солдат.
Сами ученые жили в давно пустующем монастыре. Размещались по одному, по двое; Костя занимал просторную келью, наслаждаясь одиночеством впервые после интерната и студенческой общаги. Удобства, правда, были на улице, но посреди теплого лета это не являлось серьезной помехой. Тем временем в городке уже шло строительство современного жилья, и к зиме их должны были расселить по квартирам.
Его ждала комфортная, обеспеченная жизнь в позолоченной клетке и возможность заниматься любимым делом на таком передовом уровне, о каком он раньше и не мечтал. Минутная слабость овладела им: плюнуть на идиотские юношеские клятвы и остаться здесь, продолжить работу среди величайших умов Советского Союза – нет, мира! – и не идти на безумный, смертельный риск.
Костя усмехнулся: решение давно принято, и обратного пути нет. Месяцами он готовился к этому дню, выносил из лаборатории драгоценное вещество по 25—50 граммов, и потрепанный портфель научного сотрудника теперь лежал наготове внутри огромного старинного сундука, в котором также хранились его вещи, и который, помимо кровати, являлся единственным предметом мебели в аскетичной монастырской келье.
Светало уже в этот ранний час июльского дня. Кроме чириканья птиц не было слышно ни звука. Прохладная роса выступила на подоконнике. Лето стояло жаркое, и он знал, что к десяти утра в комнату с единственным крошечным оконцем уже опустится душный, неподвижный воздух. Вчера, субботним вечером, народ долго гулял и много пил, значит, сейчас все крепко спят. Собственно, каждый конец недели венчался вот такой вселенской пьянкой, но к следующему воскресенью, когда опять сложится обстановка, благоприятная для исчезновения, похоже, городок будет взят под войсковую охрану окончательно и бесповоротно. Значит, уходить сегодня.
Костя натянул штаны, рубаху, пиджак, плеснул на лицо водой из тазика. Взял портфель и спустился вниз, стараясь не скрипеть старыми половицами. Из антресоли с комнатушками лестница вела в столовую. На огромном деревянном столе свидетельством вчерашнего пиршества грудились немытые тарелки, кругом валялись пустые бутылки и стаканы. Он с досадой обнаружил здесь одного из сотоварищей. Тот, видимо, не покидал столовой – как уснул посреди пьянки, так и сидел на скамье, склонившись вперед и прижавшись щекой к столешнице. Костя бесшумно проскользнул мимо и краем глаза увидел, как тот поднял голову, обвел помещение бессмысленным взглядом и со стуком уронил голову обратно. Сердце заколотилось было, но Костя усилием воли подавил тревогу: сотоварищ, растолкай его сейчас, не вспомнит и своего имени, не то что прошуршавшую мимо тень.
Он оправился в дощатом нужнике и зашагал пружинистой веселой походкой, насвистывая и помахивая портфелем. «Ты куда?» – спросит его маловероятный встречный прохожий. «Да вот, в лесок тут, неподалеку», – ответит он беспечно. «А портфель на что?» – удивится встречный. «А хочу полежать среди деревьев, бумаги полистать… Больно уж хорошо думается на природе воскресным утром». – «А-а, ну давай, энтузиаст, думай».
Но никто не встретился ему на пути, и Костя вскоре добрался до леса. Идти стало сложнее: деревья росли густо, между близко стоящими стволами вскипали толстые извилистые корни. Город, окруженный таким лесом, пожалуй, и не нуждается в дополнительной охране, подумал Костя. Шаг его замедлился, и казавшийся поначалу легким портфель начинал все больше тянуть руку. Он закидывал его за плечо, и перекладывал в другую руку, и даже пытался пристроить на голове, как африканская женщина, несущая кувшин воды. Как всегда в тяжелых обстоятельствах, будь то трудности физического или эмоционального характера, он привычно заставил свой мозг отстраниться от переживаний тела – и души – и как будто наблюдал за собой, пробирающимся сквозь чащу, со стороны.
Прошло часа два, прежде чем он выбрался из леса на проезжую полосу. Солнце уже начало припекать, и теперь, когда его больше не защищали своды деревьев, Костя почувствовал, как быстро спина покрылась бисером пота и еще больше отяжелел портфель. Вдруг позади заскрипели шины замедляющегося автомобиля, и Костя с трудом преодолел нерациональное желание метнуться зайцем в кусты, спрятаться.
– Браток, подвезти? – спросил шофер в солдатской форме, приоткрыв дверь кабины газика.
Костя замешкался, не уверенный, какой ответ покажется менее подозрительным.
– Спасибо… не надо, я сам дойду.
– Да брось, – возразил солдат, – ты ж, поди, на станцию шагаешь?
– Да-а…
– Ну еще пару часов тебе шагать. Садись, с ветерком за десять минут довезу.
Костя влез на пассажирское сиденье, и машина рванула с места и впрямь с ветерком, как было обещано: портфель слетел с колен Кости и с громким стуком упал под ноги.
– Ого, ты чего, консервными банками запасся? – удивился шофер.
– Ну, – неопределенно промычал Костя.
– Ты откуда идешь?
Костя назвал деревушку, которая находилась по соседству с их поселением.
– Ты че, деревенский? – удивился шофер.
– Да нет, тетку навещал, – ответил Костя.
По счастью, парень, похоже, не имел обыкновения подолгу задерживаться на одной мысли.
– Слушай, а правда, что тут неподалеку, в монастыре, какой-то секретный объект строят?
– Люди говорят… А кто ж знает, что там в самом деле?
– Знаешь, что наши в части шепчут? Только ты не болтай, а то мне секир башка будет.
– Что? – с тревогой спросил Костя.
– Будто строят лагерь для немецких военнопленных генералов, будут их держать в строгой секретности, но в нормальных условиях. Я вот думаю, может, даже Гитлера сюда приволокут, падлу?
– Навряд ли, – усомнился Костя. – Да и Гитлер же застрелился.
– И ты в это веришь? – усмехнулся шофер. – Труп его никто не видал! Где же вещдок?
– Ну, может, насчет лагеря ты прав, – уступил Костя. – Но Гитлер – это ты загнул…
Но шофер уже потерял интерес и к этому разговору и стал рассказывать, как он успел повоевать пару лет и как служит теперь сверхсрочником водилой, а когда демобилизуется, поедет домой, в Куйбышев…
– Я же здешний, можно сказать, – поделился он.
– Как же здешний? Ты же сказал, Куйбышев?
– Все мы, волжские, – земели, – пояснил солдат.
