Не время для драконов…
Так называлась одна фантастическая повесть, которую я прочел однажды в довольно молодые годы, когда только-только начинал писать книги сам.
Из самой повести я толком не помню ничего – но название засело в голове.
Не время, говорил мой будущий коллега по писательскому делу, для драконов. И знаете, действительно – эту книгу я написал достаточно давно, но публикую только сейчас.
Нет, я не сомневался ни в чем из того, что написал в этом романе – ни тогда, ни сейчас. Ни в один из прошедших годов за все то время – с 2017 года, когда я поставил последнюю точку и в последний раз отредактировал текст, шлифуя каждое слово в нем. А начата история была и вовсе в 2012 году – так давно, что трудно сейчас заподозрить, что моя «Дорога за горизонт» и правда не написана в последние полгода, а вызревала, полностью завершенная, дожидаясь своего часа, как тот фантастический дракон из повести – своего времени.
Возможно, так и есть – тем более что драконы в этой книге определенно одни из наиважнейших персонажей. Перед вами продолжение фэнтези-цикла «Мир Атван», а точнее, его подцикла «Пять струн». Это – вторая струна, книга, продолжающая историю, начатую в романе «Повесть о человеке Волчьего Клана». Это снова история о драконьих всадниках-аргшетронах, и мире, где равновесие жизни вечно борется с энтропической Пустотой, с Небытием, с Ничем.
У Пустоты – синоним абсолютного зла в нашем творчестве – может быть много масок и много ликов. Чтобы научиться видеть за этими масками, героям приходится проходить подчас самые тяжелые уроки… И одним из самых страшных ликов – именно в этой книге – может оказаться гражданская война.
Это самое страшное – и увы, самое частое явление. Неважно, говорим мы о людях вымышленных или настоящих, о земной истории или же истории миров, создаваемых фантазией писателей и прочих творцов. В конце концов, люди всегда остаются людьми: какой бы флаг не взяли себе, какой язык бы не выучили, какие песни бы не пели, все люди сотворены из одного материала. Я, как гуманист, убежден, что человек равно создан и из земной простой глины, и из звездного света и сияющего дыхания самой Вселенной – и это роднит нас всех.
Это книга о магическом мире, где есть чародейские искусства, где в небесах парят, ловя разноцветный ветер, драконы, где умелые рыцари обучились летать верхом на прирученных грифонах и где Боги ходят меж людьми – часто неузнанные, но они не покидают своих созданий. Это книга о боли утрат, о любви, о поиске себя – и о борьбе с Пустотой. Это книга о живых людях.
Мне трудно самому представить всю меру актуальности этой истории сейчас, накануне выкладки, когда я смотрю на людей и реальный мир вокруг – но я могу вам, мои читатели, сказать только то, что говорил мой герой сам себе накануне долгого военного похода:
«Амир подумал, что сейчас, прямо на глазах, заново сплетаются нити того пути, которым пойдет дальше жизнь для целого народа. Не одного при том – несколько ладей пестрели отличными от горскунских нарядами людей тайале. На суше северян встретят элро и люди Гаэли – союзники, а в конце пути – так и противники. Тоже – и люди, и элро. Легко про себя величать врагов „имперцами“, „западными“ или „силамарцами“ – но ведь, по сути, понимал Амир, они во многом такие же, как его друзья. Только вот цели у них подчас совсем разные. И суждено ли ужиться двум течениям в одной воде?»
Ответ на эти рассуждения и герои книги, и настоящие люди должны найти каждый сам для себя свой, только тогда он будет настоящим.
А я, Эйрик Годвирдсон, попросту продолжаю верить, что звездного света и дыхания Вселенной в человеке все-таки больше, чем простой глины из-под ног.
И с этой верой вручаю вам труд более, чем десяти лет – потому что сейчас, думается мне, самое время для драконов. А с ними – для справедливости и правды.
(72) Сын – это счастье, хотя бы на свете отца не застал он; не будет и камня у края дороги, коль сын не поставит. (Старшая Эдда, «Речи Высокого»)
Книга тихо шелестит страницами, переворачиваемыми тонкой костяной палочкой – листают ее со всей осторожностью, оберегая древний пергамент от слишком грубых прикосновений пальцев. В скриптории сейчас пусто и тихо – только мастер-библиотекарь, неусыпно бдящий со своего места – достаточно ли аккуратен проситель с древней книгою? – да сам читающий.
Само помещение – скрипторий Ордена Дракона, и сидит над старинным фолиантом рыцарь-брат Ордена, не из главнейших, но должности при королевском дворе столь высокой, что ему все тот же мастер-библиотекарь не посмел бы отказать в выдаче самой старой, и, пожалуй, самой ценной книги из собрания. Почему этому брату захотелось взглянуть именно на древние страницы, а не список поновее – только Боги-Сокрытые, пожалуй, и знают.
Мастер-библиотекарь и не задаст этого вопроса – у мужей, увлеченных наукой правления страною, бывают и не такие причуды; как, впрочем, у всех, увлеченных наукою – любой.
Но рыцарь – золотисто-карие глаза скользят взглядом по строчкам хаотично, мечась туда-сюда, а пальцы то и дело порываются огладить потемневший пергамент и древние строки, перелистнуть страницу попросту, впрочем, быстро унимаются и чинно берутся за палочку – рыцарь сам не считает себя мужем ученым. Или взыскующим власти, хитростей правления или чего-то подобного. Ему просто слишком часто в последнее время думается о древнем короле, написавшем эту книгу – и о том, для чего он это сделал.
Король этот на ум ему приходит очень часто. О, король давних дней был и ученым, и боговдохновенным правителем… и чародеем, стоящим между живущими и богами, на полпути от одних к другим. Это был король-жрец, король-мудрость, пожалованный богами даром песен и прорицаний…
Для чего понадобилось самому в себе несущему зерно божественного дара записывать свои песни и мысли – вот об этом думает рыцарь, склоняясь над неброской книгою. Ее, говорят, писал сам король-певец, прозванный Золотой Струной. Зачем – если при нем, государе Золотой Струне, полагалось песни и сказания передавать изустно? Для чего он дерзнул вложить великое – в бренные значки букв на не менее бренной телячьей шкурке?
Самая первая книга «Песен Золотой Струны» выглядит непростительно бедняцки для любого чужеземца. Тогда не было еще манеры оправлять книги в золото и каменья, обтягивать дорогой кожей, лощить пергамент тончайшей пемзой и натирать для умягчения мелом; тогда книга была делом простым, низким – народ писал сиюминутное, доверял буквам и стилусу что-то, что важно лишь недолгое время; записывали исключительно земное на глиняных табличках, пропаренной древесной коре или покрытых воском дощечках, не заботясь о долговечности писаных слов, ибо им и не положено было быть такими.
