Есть в мире такие места, попасть в которые возможно лишь, как следует заблудившись. Село Вихры относится к числу подобных. Вихры расположились достаточно далеко от Братска и иных городов, больших дорог и богатых рыбой рек. Не могу с уверенностью сказать, что это сокрытое от глаз Божьих место даже сейчас присутствует на картах Гриммштайна. Тем не менее в Вихрах и по сей день живут люди. Согнать крестьян с насиженных мест не удалось даже пришедшей из-за Седого моря армии конунга Эгиля.
Я оказался в Вихрах совершенно случайно, и эта случайность чуть было не стоила мне жизни. В те далекие годы я состоял на службе короля Гриммштайна – Фридхольда Дипломата, внука Рудольфа II Гриммштайнского, короля, сплотившего разрозненный народ и победившего в великой войне, но речь идет не о сильных мира сего, а обо мне. Служил я гонцом и занимался простым, но весьма опасным делом.
Мой путь лежал из Златограда в Братск, а это по меньшей мере неделя непрерывного движения, которое мне обеспечивала королевская грамота. Документ позволял взять в личное пользование любого свежего скакуна и оставить взамен своего – измотанного. За несколько дней до прибытия в Братск на меня напали разбойники, и, Боже, спасибо тебе за свежего коня. Твой покорный слуга был весьма ужасен в фехтовании, а драка с четырьмя озверевшими от голода крестьянами и по сей день видится мне простым самоубийством. В конце концов, я не рыцарь, и, пустившись в бегство, я не нанес непоправимого вреда ни себе, ни своей чести. Мое сердце неистово колотилось всякий раз, когда я слышал крики оборванцев позади себя. Как проклятый я пришпоривал и пришпоривал. Гнал и трясся от ужаса. А когда стало очевидно, что моей жизни более ничего не угрожает, я оказался черт знает где, и уже смеркалось. Мной овладел новый страх.
Справа чернел непроглядный лес. По левую руку сквозь вечернюю хмарь проглядывали огоньки хат. Обрадовавшись тому, что мне не придется ночевать в открытом поле, я смиренно побрел в сторону жилья, ведя под уздцы взмыленного коня и непрерывно спотыкаясь о кочки. Я надеялся на крестьянское радушие. Как говорят, чем меньше имеем, тем охотнее делимся.
Да, друг мой, именно так я и оказался в Вихрах. Ты спросишь: почему я вообще заговорил об этой богом забытой дыре? Все просто. В центре села я обнаружил валун, на котором были высечены следующие слова: «В память о чести человека, честью не располагавшего». Позже, когда мой конь уже жевал сено в хлеву сельского старосты, я задал разумный вопрос: «Кому посвящена надпись, высеченная в камне?» И, получив ответ, дескать, никто в селе имени своего героя не знает, не успокоился и продолжил любопытствовать.
Старик, сидевший в углу хаты и мусоливший беззубым ртом краюху хлеба, заговорил: «Как-то мой дед говаривал, что господин сей был редкостным мерзавцем, чего и сам не таил. Его настоящее имя он не назвал, а деда моего нарек ослом. Такой вот он был, наш герой. У сего господина было прозвище – Крыса. Уж чем он занимался, чтоб такое заслужить, собака его угадай, но просто так крысой человека не назовут».
Признаюсь, что тут, к своему стыду, позабыв о всякой вежливости, я расхохотался.
– Хороши у вас герои, – вытирая слезы, выдавил я из себя. – Хотя чему я удивляюсь.
– Нам не важна его репутация. Для моей семьи, да ровно как и для всех, кто жил и живет близ дубравы. Для каждого Крыса – благородный и славный человек. Ты видел Лисью дубраву? Ты не мог ее не заметить. Ужасное место, страшное, и это при том, что сейчас свирепее вепря и хитрее волка там никого нет, – староста говорил предельно серьезно, и по его смурной роже я понял, что спорить не стоит, а дать выговориться необходимо. – Так было не всегда. В Лисьей дубраве обитало зло, и прежние жители Вихров предпочли бы умереть с голоду, чем идти на охоту без соответствующего подношения. Однажды в Лисью дубраву пришел человек. Он не трепался о титулах и чести, не клялся избавить смердов от зла. Он, если хочешь, обложил все на свете такими матюками, что у барона Рутгера, поди, цветы в горшках завяли.