В ту пору я работал главным редактором местной газеты «Алтайский вестник». Сорокалетний возраст и нежелание уезжать в Москву позволяли мне чувствовать себя в редакции синьором. Справедливо рассудив, что все, на что я могу рассчитывать в Москве, это должность младшего редактора в какой-нибудь невзрачной газетенке с сомнительным директоратом, а скорее всего вообще останусь без работы, ехать в столицу я не спешил, не спешу и сейчас, о чем, признаться, не сильно жалею.
Через двенадцать лет после начала работы в «Вестнике» я стал главным его редактором и заодно вел рубрику криминальных происшествий. Я не планировал этого заранее, все вышло само собой, к криминалу и его описанию я никогда не имел отношения. Скорее всего вышло так потому, что за работу в колонке о криминале мне платили столько же, сколько за колонку о сельском хозяйстве, но, чтобы написать статью о сельском хозяйстве, нужно было попотеть, в криминальной же рубрике мне частенько не о чем было писать, и я добросовестно переписывал туда рассказы о Шерлоке Холмсе. Кроме того, мое приобщение к криминальному чтиву выгодно располагало ко мне коллег, поскольку человек, имеющий хоть какое-то отношение к борьбе с криминалом, по моему мнению, вызывает уважение. Бесспорно, что в том и другом сказалось мое запоздалое честолюбие, требовавшее сатисфакции за все промахи моей жизни.
В общем, из написанного очевидно, и скрыть это невозможно, – я безмерно страдал на самом краю мира. Работа в газете с зычным названием «Алтайский вестник», который с равным успехом можно было назвать и «Шаманским», поскольку добрую часть в нем занимали рецепты бывалых знахарей и советы, как правильно толочь коренья, унижала меня до глубины души, интересной работы не было, и оттого, видимо, я имел вечно надменный вид, как бы объясняющий, что мое нахождение здесь лишь временное явление, такое, к примеру, как наказание журналиста ВВС, сосланного на Яву за нарушение трудовой дисциплины в головном офисе в Лондоне.
Дожди в октябре зарядили невиданные, так что я даже перестал ходить на обед в столовую, расположенную в ста метрах от редакции. Мною овладела межсезонная лень, а в отсутствие толковых статей сотрудников, особенно внештатных, в которых, прежде чем понять смысл, нужно было исправить сотни ошибок, эта лень трансформировалась в диковинную обломовщину. Наверное, я спал бы и умывался за столом, если бы это не вызывало недоумения вокруг. Воры в такую погоду в Алтае на улицу не выходят, и все, что мне оставалось, это грезить о спектаклях Любимова в живом формате и верить в то, что когда-нибудь в этом забытом дьяволом местечке случится что-то невероятное. Я, если к тому времени не отупею окончательно, распишу эту тему, буду подмечен центральными изданиями и за меня меж ними вспыхнет чудовищная междоусобица. Победит тот, кто положит мне самое большое жалованье, и Москва встретит меня, распахнув объятия. Но я торопиться туда не буду, и победители будут страдать и нервничать. Так я думал, дожди шли вторую неделю, но все, что за это время случилось, – это покусание бродячей собакой брата начальника отдела кадров Дома быта и падение со второго этажа маляра с ведром краски. Благодаря такому ходу истории, скажу я вам, меня скоро не в Москву переведут, а вообще сократят.
В то утро передо мной лежала статья местного жителя А. Ынгарова. Наконец-то я встретил человека, фамилия которого начинается на букву Ы. Это, видимо, меня и подкупило. Я принял материал к рассмотрению, потому что на конверте было написано: «Креминал». По написанию первого же слова уже было ясно, что меня ждет, но это было первое письмо за две недели, и я, судорожно вздохнув и снова вспомнив Любимова, вскрыл ножницами конверт.
Суть статьи была такова. Тов. Ынгаров, дай бог ему здоровья, предлагал экономить воду. Для этого им предлагалось следующее. Стиральную машину-автомат нужно устанавливать таким образом, чтобы шланг слива отработанной воды уходил не в канализацию, а в бачок унитаза. Таким образом, холодную воду за ненадобностью в туалете можно вообще вырубить, поскольку для слива экскрементов будет использоваться вода из стиральной машины, и в этом рационализатор Ынгаров видел экономию. К письму прилагался чертеж сооружения, тов. Ынгаров настаивал на признании его изобретения гениальным. Нарисованное от руки сооружение решительным образом напомнило мне стоящую на сцене певицу из голливудского блокбастера «Пятый элемент». Попутно, для пущей уверенности в том, что туалет будет находиться в чистоте, он рекомендовал использовать раз в неделю «Креминал». Покопавшись в памяти и произнеся «Креминал» вслух несколько раз, чем порядком удивил младших сотрудников редакции, я вспомнил, о чем идет речь. Крем «Инал» продается в местных магазинах как рекомендуемое средство чистки водопроводных труб. Мною овладело бешенство. Причиной тому было, конечно, не письмо человека, которому на Алтае личной проблемы не сыскать днем с огнем, и потому он решил одарить таковой окружающих, а моя сермяжная жизнь вообще. Я сел и написал ответ, при этом не отказывал в публикации и не благодарил за сотрудничество. Я задал в письме автору единственный вопрос и попросил на него ответить. Выглядел он так: «Нужно ли каждый раз, когда захочется в туалет, начинать стирать белье?» Поставив подпись, я бросил письмо в корзину для отдела контактов и направился в угол кабинета заваривать кофе.
И тут появился он.
Молодой человек лет тридцати или около того вошел в огромное помещение, которое мы называем «нашим кабинетом», вежливо поприветствовал находящихся в нем женщин, и после его вопроса я перестал бренчать в чашке ложкой.
– Скажите, кто у вас здесь заведует криминальной темой?
Я посмотрел на гостя. Это был очень хорошо одетый мужчина, ростом выше среднего, он был крепок в плечах и держал в одной руке тонкий кожаный портфель, чем, несомненно, располагал к себе, а в другой – завернутый в почтовую бумагу и перевязанный бечевой четырехугольный предмет, несомненно тяжелый, чем вызывал, напротив, опаску. Я не люблю людей, приходящих в редакцию с большими предметами, подлинная суть которых скрыта за плотной упаковкой.
Отозвавшись, я повел его в свой закуток и уже там, пригласив присесть, как следует рассмотрел. Я не верю голубым глазам, но на этот раз почувствовал доверие. Глаза смотрели на меня без намека на необходимость двойного чтения прячущихся в голове мыслей, но еще большее доверие внушал спокойный и даже смущенный вид. Единственное, что не вписывалось в общий портрет привыкшего к размеренной жизни, расчетливого человека, был тонкий красный шрам на верхней губе. Впрочем, он не портил созданного мною образа гостя и придавал ему некий романтизм только что вернувшегося из джунглей старшего научного сотрудника.
