Утро
В утреннем полумраке, без какой-либо надежды на сон гляжу в свои прежние мечты, нахожу только пустоту, мусор. Там, внутри меня идет дождь – это мелкая морось из различного рода желаний. Сиюминутных, снобистских, похотливых. Я лежу и жалею о том, что это не ливень – гроза, блистающая молниями страсти жизненных интересов. Там нет энергии, могущей вылиться в творческий поток. Вдохновения, способного родить нечто гениальное. Этот дождь усмиренный, он идет под колпаком моих предрассудков, страхов. Они не способны остановить его, но и не дают ему разразиться ливнем.
В комнате стало почти светло. Дождевые капли скатываются по светящимся стёклам. Дождь за окном идет уже очень давно. Мелкий, противный, осенний. Этим утром я почти уверен, что он солёный, как слёзы. Больше всего хочется убежать. Прыгнуть в машину и гнать до тех пор, пока горизонт не окажется узкой полоской у меня под ногами, разделяющей мир и небытие. Я бы сел тогда на этом краю, свесил ноги и смотрел в бесконечность. В темную, бесцветную глубь небытия. Примерно так я мечтаю провести жизнь. Пройти весь путь и остановится у самой кромки, на пороге смерти. Взглянуть за край, рассмотреть всё то, что смогу там увидеть, и спокойно пересечь горизонт. Только находясь у черты можно понять, что в твоей жизни было реальным, а что не существовало вовсе. Именно это мгновение будет полноценной жизнью. Но мелкий, противный дождь, поселившийся в моей голове, всё портит. Сквозь него не пробиться, да и кто захочет провести жизнь, сидя под ним даже на краю мира. А я уверен, что там он тоже идёт, и его отвратительные капли скатываются вниз, как с края крыши и пропадают во мраке.
Лениво напялив халат, я добрался до кухни и всадил грамм двести водки залпом. Потом пошёл чистить зубы. Срочно нужно было куда-то текать. Дома мою голову разносило на тысячу кусков, и я погружался в первозданный хаос. Любая видимость дела сошла бы за цель жизни. По дороге в ванну я тщательно избегал домочадцев. Тихонько пробравшись до туалета, спрятался там, как в неприступном бункере. Дождь стекал по кафельным стенам, от него весь пол покрывался лужами. Я сел на толчок, наклонившись низко-низко, и обхватил ноги руками, которые через некоторое время начали затекать, наполняясь высокочастотной дрожью. Перед глазами и в голове стоял плотный туман от нереализованных эмоций. Они продолжали накапливаться и, словно не могли преодолеть притяжение разума, кружились вокруг меня, застилая всё видимое плотным слоем белого марева. Бежать! Скорее, бежать куда угодно. Я быстро оделся и прыгнул в машину. Старый Патруль завелся не сразу, долго разогревался, сердито дребезжа дизелем. Наконец, я, издёрганный, катил на северо-восток. Дворники плохо справлялись с водой на лобовом стекле, мир казался туманно-размытым. Голова болела. Я сходил с ума. Реальность снова стала для меня чем-то не определённым, мутным, далёким.
Всё началось, наверное, в тот день, когда мы сидели в «Красном драконе». Это было наше любимое заведение. Оно разделялось на несколько тематических залов. Первый – самый большой, так сказать, общий. По ночам работал как клуб. Днем – как обычный китайский ресторан. Дальше была комната, представляющая из себя цилиндр, постоянно вращающийся вокруг своей оси, меняющий за счет этого время суток и голографические виды. За день там можно было пережить несколько дней. Но самая крутая зона этого места – комната «Настроение». В каждый день недели там играла специально подобранная музыка, и были особые запахи, и визуальный ряд сменяющихся на стенах картинок тоже был подобран особым образом. Вся обстановка вызывала в человеке определённое настроение. Радость, печаль, веселье. В «Красном драконе» были комнаты для видео показов-презентаций, подиум, зал для покера. Но это, конечно, места не для гурманов.
И вот, в один из осенних дней, с Петриком и Дэном, в «Красном Драконе» мы наслаждались состоянием глубокой меланхолии в комнате «Настроение». Медленно курился кальян. Откинув голову на подушку, я наблюдал, как клубы выдыхаемого дыма поднимались до потолка и там, разбиваясь о непонятные силуэты абстрактной скульптуры, теряются в её углублениях. Дэн сказал:
– Парни я нашёл забавную штуку. Это что-то воде электронной психоделики.
А, может, несколькими часами раньше, когда я ждал Саню в каком-то баре и познакомился с Кэт.
Новый приступ головной боли. Словно череп заковали в стальной обруч и стягивают всё сильней и сильней. Кажется, он вот-вот лопнет. Я остановился у обочины. Отвратительный моросящий дождь частыми, мелкими каплями падал на ветровое стекло, еле слышно барабанил по крыше. Его стук тонул в урчании дизеля. Заглушив мотор, я обхватил голову ладонями, локтями уперся в руль, постарался забыться. Боль не проходила, но куда-то отдалялась, пропадая в глубоком колодце моего внутреннего пространства. Словно я провалился в какой-то вакуум, который расширялся и расширялся вокруг меня. Все, что я собой представляю, сжалось до размеров ореха. Мир, постепенно, сквозь окна глаз начал казаться чем-то далеким, маленьким. Он стал небольшим комочком, подвешенным в пустоте. И твёрдая оболочка моего тела парила с чем-то сжатым и мечущимся внутри, тем, что обычно человек называет я. Голова кружилась.
Да, наверное, всё началось тем утром, когда я ждал Санька в небольшой пивной. Нет ничего хуже, чем сидеть одному за столом в баре и ждать. Совершенно нечем заняться. В таких ситуациях мне кажется, что на меня все смотрят, и я чувствую себя чудовищно неудобно. Закрывшись развёрнутым меню, я делал вид, что выбираю что-то жизненно необходимое. На самом деле, импровизированный бастион отлично позволял разглядеть других посетителей и не напороться на контакт взглядов. Ничего особенного, среднестатистический контингент для любого бара. Время было раннее, гуляк было мало, один похмельный, в полурасстёгнутой рубашке, пуговицы которой он, видимо, разнимал с петлями вчера по мере опьянения. А сегодня забыл застегнуть. Женщина в деловом костюме доедала свой ланч. Стайка весело щебетавших подростков. Еще несколько серых личностей, не привлёкших моё внимание. Разочаровавшись, я был готов, действительно, углубится в чтение меню, но, как по волшебству входные двери раскрылись. Вошедшая девушка была очаровательна, и моё сердце, как птичка, пойманная в сведённые ладони, затрепыхалось в груди. Я не придумал ничего лучшего, чем, не опуская своего искусственного прикрытия, написать свой телефон на салфетке и швырнуть им в фею. Она засмущалась, и лицо ее зарделось, как небо покрывается ранним утром очаровательным румянцем. Подняла её и спрятала в карман.
