– Лили, это правда?
Все смотрели на меня и ждали ответ. Вам знакомо чувство, когда прохожий спрашивает дорогу до ближайшего магазина, и мозг тут же выходит покурить, захватив с собой мусорный пакет с нужной информацией? В таком случае, мы друг друга поймем.
Говорят, лучшие истории выходят у авторов, которые верят в то, что пишут. Чтобы не оступиться, нужно было привыкнуть к красивой сказке. Я жила, с каждым днем уверенно обновляя вырезанные на сердце строки. Реальность и вымысел постепенно сливались в одно целое, а заданный вопрос стал почти неразрешимым. Родители? Нет-нет, сирота, давно, не помню. Дом? То тут, то там, теперь здесь. Диагноз – глупый маленький ребенок. Ничего не знаю. Разве неправдоподобно?
– В чем смысл этого разговора? – и мысленно: – Бессовестная. Всю страну на уши поставила и хоть бы покраснела! Вот вернёмся – так оттаскаю, дорогу сюда забудешь.
– Позвольте, но не каждый день увидишь, чтобы всякие «мерзавки» из одной реальности в другую перескакивали. Мало того, ребенок умудрился выжить и вклиниться в общество. Оставить ее без права голоса было бы просто… – из-под тёмных губ вырвался бархатный смешок. – Нечестно.
Старшие шутку оценили. Родители иронии пока не понимали и, судя по выражению лиц, не пробовали. Желания возвращаться к ним так и не появилось. Слишком приятной была прохладная невозмутимость опекунов. Из общей картины выбивался только ошалевший Брат. Положение лишнего его явно напрягало. Чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие, он спросил:
– А как ты вообще в наш мир пролезла?
Опять немая сцена. Мелькнуло воспоминание о самой первой ночи. Тогда все так же спорили, с перерывами на тишину, во время которой мне даже удавалось вставить пару слов. Как-как. Черные дыры надо научиться зашивать. И вообще, почему ученым можно другие измерения ради интереса изучать, а другим даже в поисках спасения нельзя? Беженцев Земля больше не принимает? Эти вопросы всплывали каждый раз на протяжении года в ответ на очередную волну тревоги и успели поднадоесть. Я крутила их в голове, словно мантру, оправдываясь перед прилипчивым страхом, и теперь впервые по-настоящему устала. Пришла пора наконец вспомнить все сначала и поговорить.
Сначала. А какое начало они хотели услышать? Сознание восстанавливало события сумбурно и неохотно. Крик отчаяния на руках акушерки? Первые шаги, слова, азбуку, кровавый террор, побег, новую жизнь? Последняя мысль стала глотком свежего воздуха. Дальше воспоминания поддавались легче.
Осторожный вдох, медленный выдох, и я наконец решилась открыть глаза. Судя по всему, мир попался трехмерный. Открывшийся впереди пейзаж напоминал видеоигру, популярную лет двести назад: узкий переулок, зажатый между двумя высокими строениями, какие-то контейнеры, коробки – все совершенно плоское, будто лишенное текстуры. Не то чтобы некрасиво, но до тошноты непривычно.
Дышать было вполне комфортно, сердце работало, веки то и дело резко закрывались, через мгновение возвращаясь на место. Со лба свисала и щекотала нос черная пружинка челки. Я опустила голову и осмотрела тело. Конечностей достаточно, хотя как помню из старых записей исследователей иных реальностей, на фотографии какой-то местной девушки кожа выглядела гораздо темнее моего подобия не до конца застывшего гипса. Это ничего, главное – чтобы ничего не барахлило. Для проверки решила сделать танцевальный жест одной из рук. Сначала все шло хорошо, и вдруг район сгиба пронзила острая боль. Очевидно, теперь так делать нельзя. Слишком мало направлений. Ну, и прекрасно. Никогда не любила эти танцы. Следом стоило проверить ноги, сделать шаг или что-то в этом роде. Правая послушно поднялась. Весь груз ответственности за равновесие перешел на левую. Казалось, кто-то схватил меня за плечо и потянул вниз. Я чисто инстинктивно растопырила руки и быстро поставила ступню чуть впереди себя. Отлично. Теперь оставалось успокоиться и подтянуть вторую.
То ли поспешила, то ли неправильно повернулась, но в следующую секунду щеку поцеловал асфальт, а ладони, колени и почему-то глаза будто сжигал невидимый огонь. О чем вообще думала, твое ж высочество? Ты и дома самостоятельно с места двинуться не могла, а здесь целая вселенная, о которой ученые до сих пор данные собирают. Дура! Самонадеянная, безответственная.
Из-за контейнеров послышался шум, словно мимо проехала какая-то техника. Я притихла, внимая каждому шороху. Долго лежать тут было нельзя. Хорошие люди на дороге не валяются. Помучавшись еще какое-то время в попытках подняться, мне наконец удалось вернуться на ноги, медленно, но верно добраться до ближайшей стены и ухватиться за нее.
Впереди через дорогу возвышалось очередное здание. Кое-где на тротуаре и траве лежали кривые пятна белой массы. От каждого шага, они хрустели и прилипали к подошвам. Походило на снег, только какой-то неправильный, некачественный. Людей по улице ходило немного. Все одеты как попало, кто почти гол, кто как на северный полюс собрался. Погода словно смеялась над нами. Солнце то согревало недоумков в майках, то пряталось за тучи, уступая место до колючего холодному ветру. Последний иногда настолько забивал легкие, что приходилось закрывать рот ладонями. Несколько раз я останавливалась, цепляясь за фонарные столбы, чтобы не свалиться в грязь. Во время таких перерывов все ближе и ближе, как неопытный маньяк, к сознанию подкрадывались сомнения и даже сожаления о побеге. Они будто бы догоняли со спины, пробегая по ней стаей мурашек, лезли противным морозом сквозь ткань туфель вместе с водой из луж и в итоге растворялись в голосе рассудка. Здесь меня никто не знал. Все худшее осталось позади. Но сердце, похоже, считало иначе и на каждую новую мысль отвечало гулким грохотом. Руки тоже поддерживали панику зябким тремором. Ко всему прочему стал урчать живот. Хоть один орган в этом теле еще помнил о действительно важных вещах. Пришла пора раздобыть еду.
Вдоль дороги выстроился взвод голых деревьев, роняя тени на изогнутые перила скамеек. У поворота виднелось что-то вроде вагончика с полосатой крышей. В одной из его стен вырубили большое окно, под которым висела картина-меню. Краска немного облупилась, проведя тонкие трещины по изображениям и линиям символов около них. Взгляд привлек бутерброд с нарисованной на хлебе зверушкой. За прилавком стояли две женщины. Та, что помладше заметила меня, натянула на лицо доброжелательное выражение и заговорила.
Первые звуки речи точно впились в сердце тупыми иглами отчаяния. Язык больше походил на бессмысленное бормотание, из которого получилось вычленить только старопыльный глагол «помогать» и веселенькое «трам-пам», так что я просто показала на картинку.
