Октябрь 1918-го. Москва.
Служба в рабоче-крестьянской милиции оказалась делом непростым и даже загадочным. Если бы Сеня знал, какая ждёт его трудная работа, то ни за чтобы не согласился ловить жуликов. Полгода назад ему виделось всё гораздо романтичнее: бандиты нарушают закон, а Сеня, покуривая папироску, их с лёгкостью ловит… С детства знавал он разных граждан – и пьющих, и хулиганистых, и ворующих; Сеня вырос на улице и никого не боялся. Но в реальности служба оказалась кровавой или даже кровожадной, а чаще страшной и тошнотворной.
А ещё приходилось выслушивать указания от бывших следователей из царской охранки, которые возглавляли почти все отделы в новой милиции. Грамотных сотрудников не хватало, – и говорят, что у царских сыщиков много опыта, что без них с криминалом ни за что не справиться. Но и со старыми сыскарями дела тоже не ладились. В Москве грабили, убивали каждый день. И конца и края не видно смертям. Процент раскрываемых тяжких преступлений всего пятьдесят. Так сказал товарищ комиссар Анвельт, с русским именем Александр. Но Сеня уже сомневался, что имя Александр русское, поскольку комиссар ловлю бандитов и денежное довольствие милиционеров постоянно переводил в неведомые проценты. А на земле и в подворотнях цифры с ноликами не спасают. Только огнестрельное оружие и верные товарищи могут помочь.
Сеня шёл вниз по улице. Уже начинало темнеть. Попадались ему только солдаты в шинелях, с винтовками. Они куда-то все торопились и злобно зыркали исподлобья. Такие сами у любого могут документы спросить, с них станется. Одна надежда на заряженный револьвер, потому что милиционеров вояки почему-то недолюбливали.
Мимо проехал грузовик с высоким бортом, обтянутый кумачом. Сеня не успел прочитать, что написано на красном, потому что разглядывал двоих человек в кабине: один был высокий, а второй – совсем мелкий, будто подросток. Машина проехала мимо, а Семён посмотрел вслед грузовику и подумал, что на дне кузова непременно кутаются в шинели и жмутся друг к другу пяток хмурых солдат. И дела этим солдатам нет ни до Сени Никитина, ни до убийств в городе. Мужики уже навоевались, настрелялись. Хотя дело революции ещё далеко не закончено. Надо ещё белых добить и порядок в городах навести. Во всех городах и во всех губерниях, а не только в Москве.
Сеня верил, что справится и всё стерпит. Как – не понятно, но справится. Он и убийц найдёт, и со старорежимными сыщиками договорится. Именно сейчас он шёл навстречу с одним из таких. В кармане его кожаной куртки, которую подарил ему другой комиссар, по фамилии Штейнберг – лежала записка с инициалами и адресом бывшего главы всей московской полиции. Звали этого человека…
Сеня приблизился к окну на первом этаже, из которого падал достаточно яркий свет; достал записку, сверился с адресом и ещё раз прочитал имя:
– Владимир Францевич Сороколет.
Становилось совсем холодно. Ещё дождь собирался. Пришлось поторопиться. И Сеня прибавил шаг.
Он быстро прошёл по Крымскому мосту, затем свернул налево во дворы. Здесь и проживал господин хороший.
Сеня поднялся на третий этаж, нашёл высокую дверь и с первого раза постучал, как подобает стучать милиционерам: в меру напористо и вполне уверенно.
Послышался шорох обуви, лязг ключей. Потом открылась дверь, и появился лысый мужчина в очках, с тонкими усами, закутанный в турецкий халат, – в довольно дорогую вещь, как у буржуев. Но на ногах бывшего начальника, которому было уже за пятьдесят, были обычные валенки.
– Заходи скорее!.. застудишь! – торопил человек, покручивая кончик своих усов.
Сеня чуть оробел, потому что почувствовал приказные нотки. Понятно, что этот мужчина привык командовать.
– Сапоги о коврик вытри и проходи. Не раздевайся. Я только-только камин растопил. Ещё холодно, – приглашал в своё жилище хозяин.
Пошаркав подошвой о тряпку, Сеня подул себе на руки и потёр ладонями. В квартире было гораздо теплее, чем на улице, но почему-то хотелось казаться жутко озябшим, наверное, чтоб пожалели.
Они прошли в просторную комнату. В камине горел огонь, возле камина сохли дрова. Чтобы прогреть квартиру и половины запасённых дров достаточно. Значит, Владимир Францевич был человеком не бедным. Дрова сейчас стояли целое состояние.
– Я к вам от товарища Штейнберга, – сразу перешёл к делу Сеня.
– В курсе. Он звонил. У меня телефон есть, – ответил лысый в очках. – Ты ведь Семён Никитин? Ты старший милиционер?
– Всё так, старший милиционер, – кивнул Сеня.
Мужчина внимательно оглядел парня. В целом впечатление сложилось положительное. Статный, крепкий, молодой, глаза не глупые; робеет, но не боится.
– Присаживайся в кресло, Семён. Я сейчас чаю тебе налью. Не откажешься?
Сеня снова потёр ладони, показывая, что надо согреться и от чая не откажусь.
– Вот и хорошо, – сказал Владимир Францевич, а Семён присел в кресло.
Бывший сыщик угощал молодого парня из рабочей семьи. Всё-таки в революции есть глубокий смысл и справедливость. Ещё год назад лысый в очках руки б Сене не подал, а сейчас в кресло приглашает и чай наливает. Разве плохо. Если сахарком угостит, вообще, прекрасно.
– Ну что, согрелся? – передал парящий стакан в подстаканнике хозяин квартиры.
– Ну да, – улыбнулся Сеня и уже смелее осмотрел убранство комнаты.
У стены во всю длину и высоту стояли полки с книгами. Был ещё диван, шерстяной ковёр на полу, представительный стол под зелёным сукном, окно с бархатными шторами, стулья и два кресла, где и разместились два человека.
– Красиво у вас тут, – похвалил Сеня и хлебнул горячего чая; сахара, к сожалению, в нём не было.
– Ничего особенного. И ничего лишнего. Всё только для работы, – махнул рукой старый сыщик.
Сеня достал пачку папирос. Предложил закурить.
– Благодарю, – угостился папиросой сыщик. – Ты говори, Семён, не стесняйся, чем я угоден новой власти?
Оба они склонились к камину и прикурили.
– Власть новая да люди прежние, – заметил Семён. – Мой непосредственный начальник тоже из ваших… из царских.
– Даже так. Если не секрет, кто таков?
– Грушев Дмитрий Олегович. Три дня как назначили. Усы у него такие шикарные.
Владимир Францевич кивнул.
– Ну как же… помню. Только, когда я его знавал, усов у Дмитрия ещё не было; прямо, как у тебя сейчас… Тебе, кстати, сколько лет? Двадцать один?
– Неделю назад двадцать два исполнилось, – ответил Сеня. – И дело у меня к вам более чем серьёзное.
– Ты пей-пей и рассказывай, – откинулся на спинку Владимир Францевич.
Сеня курил и грелся. В груди стало тепло. Ноги запекло. Хотелось снять сапоги, но как-то неудобно.
– Убийства жуткие по всей Москве, – начал рассказ Семён. – И ведь не просто убивают, а зверствуют и будто на плёнку для кино снимают.
