Глава первая. Тяжела жизнь жирдяя
Август. Пекло адское, сушит – капец! Долбаная амброзия высосала весь мозг. Сопли, слёзы ручьём, пот рекой, дышать нечем, давление выше, чем у бабули. А она с группой по инвалидности, сердечной недостаточностью и после пары инфарктов. И ещё ей семьдесят два, а мне девятнадцать. Была бы возможность – сваливал бы на этот месяц из Краснодара в тайгу. Или в Абхазию – хоть и другая страна, а гораздо ближе. С моими-то аллергией, диабетом и ожирением третьей степени сидеть на этой сковородке – реальный риск. И если бы я просто сидел.
На улице тридцать семь, внутри маршрутки – все сорок. Урвавшей местечко возле открытого окна старушенции в цветастом платке, небось, хорошо. А я в серединке. Мне и из люка не дует, и дым от водиловой сигареты весь мой. И хоть бы одна сука меня поддержала, когда я ему вежливо намекал, что курение в общественном транспорте недопустимо. Молчат, ссыкуны, делают вид, что им в кайф это нюхать. На камеру, что ли, заснять? Так ведь высадит, быдлофан престарелый.
Одна радость – у девки напротив такой вырез, что дыньки на каждом ухабе пытаются выпрыгнуть из-под полупрозрачной ткани, где их кощунственно прячут. Такие прелести ни один лиф не удержит. Да его там, кажись, и нет. Размер пятый – не меньше. Такими буферами десяток малых можно выкормить. Вот бы помацать…
Размечтался, убогий. Куда мне к такой цыпе яйца катить. Тут бы кто из ровесниц не то что дала за грудь подержаться, а хотя бы взглянула с интересом. На неполные сто восемьдесят сантиметров роста почти полтора центнера веса – не самое сексуальное зрелище. Вместо кубиков на прессе складки, куда можно пивные банки прятать. Реально можно – я пробовал. Зад ни в одни штаны не влезает. Даже магазин «Одежда для больших» пасанул. Приходится на заказ шить. И это я не говорю про три подбородка, что трясутся на кочках не хуже тех дынек.
В общем, красавец-мужчина. Спасибо родителям, которые, сами будучи весьма не худыми, решили подарить свету ещё одного «миленького поросёночка». Эх, мама, мама – земля тебе пухом, небо сахарной ватой, – видела бы ты, как твоему поросёночку «сладко» живётся. Уж сам-то я давно для себя решил, что лучше возьму из детдома какого-нибудь чужого малька на усыновление, чем сотворю ещё одного горемычного слоника, что изо дня в день будет мучиться со своими – вернее, моими – хреновыми генами. Благо, что не долго. Мать-то погибла в аварии – тут неизвестно, сколько ей боженька отмерял, а вот батя по сердцу – в неполные сорок инфаркт. Но он и массивнее был. Самые жирные гены по его линии мне передались. Бабушка, вон, и вовсе ничего – слегка полновата, не более. Потому и живёт так долго.
Но я не в бабулю пошёл. Да и ладно, внешность – это ещё полбеды. Запах – вот мой главный бич. Сколько «Акса» на себя ни вылей, сколько «Фруктиса» в волосы ни вотри, а вонять будет, один хрен, хомячками – так я свой фирменный фан называю. С юморком… Рыдать хочется от такого убогого юморка. Хотя звучит лучше, чем «кошачьи ссаки».
Одна маленькая девочка пару недель назад в такой же, если не в этой же самой маршрутке со всей своей детской непосредственностью громко спросила:
– Дяденька, на вас киса написяла?
Ага, киса. Грёбаный тигр всего обоссал. Только-только рубашка подсохла. Разве ж я виноват, что мой пот так отвратительно пахнет? Я, что ли, специально? А потею я – сцуко – всегда. И в дождь, и зимой, и раздетый. Но летом сильнее, конечно. Вот сейчас в чёботы натекло по поллитра на каждый. Руки мокрые, рожа блестит. Какое там дыньки помацать. Тут бы «доброе» слово не прилетело – уже хорошо. Вон, как носиком крутит. Имеется нюх у бабы. У всех, кто меня окружает, имеется. И нюх, и глаза, и уши. Голосок-то у меня тоже премерзкий – тоненький, словно у киношного евнуха, и с моей мега-тушей совершенно не вяжется.
Но что это я всё о грустном, да о грустном? Подумаешь, жара; подумаешь, слёзы из глаз, сопли из носа. Человек – тварь живучая, ко всему привыкает. И я со своей долей тоже свыкся давно. Жирный, воняю… и что? Главное – башка варит, как большинству и не снилось. На потоке я лучший. Профессора в рот заглядывают. Первый курс на пятёрки закрыл. Все зачёты на автомате. Миром правит не красота. Капитализм у нас победил? Победил. В почёте власть и бабло.
Причём одно всегда тянет другое за собой, с какого конца ни возьмись. Блата и связей у меня нет, но достигнуть высот сейчас и без них вполне можно. Карьеру я себе в какой-нибудь корпорации обеспечу башкой и упорством. Последнего у меня тоже с избытком. Да и с людьми при всех своих физических недостатках нормально схожусь. Давно для себя уяснил, что добыть уважуху в моём положении можно только через язык и смелость.
Смеются? Да похер. То есть нет, конечно, но я никогда виду не покажу, что словами меня можно задеть. Я сам над собою шучу лучше всех. И отказы. Главное – не бояться отказов. Я к кому угодно легко могу подойти и спросить что угодно. Стеснительность – для обычных парней, а я – сцуко – особенный! Оно ведь прикольным толстяком в сто раз круче быть, чем толстяком замороченным.
– Попу, как у Ким. Попу, как у Ким…
Бля! Забыл в маршрутке мобилу на вибро поставить. Кому там неймётся?
– Привет, ба.
– Санечка, едешь уже?
– Ага, в тридцать девятой. По Октябрьской, Сенной проезжаю. Купить что?
– Да, котя. Зайди в овощной. Возьми картошки немного. Я тебе на сбер денюжку скинула.
– Хорошо, возьму.
Продвинутая у меня бабуля. Наликом с моей подачи совсем пользоваться перестала. Но каждый рубль считает. Раз скинула стольник, на всю сумму придётся грести. Это кило пять точно потянет – мы только самые дешёвые продукты берём. Пенсия плюс стипендия – так себе доход на двоих, когда один из этих двоих жрёт, как лошадь. И дело не в булимии. Я бы и рад на какую диету подсесть, но чёртов организм протестует: попробуй калорий не добрать – сразу криз словишь. Упадок сил и всё такое прочее. Приходится хлебные единицы считать… Диабет – сцуко. Ну его нафиг!
