1. Серафима, Косогоры и мокрые полы.
Как вообще можно жить без швабры?
Серафима отжала тряпку в ведро, бросила ее на пол, начала елозить по крашеным доскам.
Тонкая ткань майки от пота прилипла к спине, а трусики врезались между ягодиц, жара в доме стояла невыносимая. И как так она умудрилась растопить печку, что теперь дышать нечем?
Тетушка, конечно, подсуропила – кстати, это ее слово. Короче, повезло, одним словом, Симе с теткой. Вышло все строго по классике: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…», ну и так далее, все знают.
Заболела тетушка как раз за два дня до Нового года. А из всех немногочисленных родственников именно Серафима оказалась самой свободной. Ни детей, ни мужика, даже котенка нет, конечно, на неё можно повесить всё и всех.
– Ты чего, Серафима? Мне стыдно за тебя, – телефонный звонок мать начала именно так, с уничижительного тона. – Это наша одинокая родственница, сестра бабушки, мы обязаны ей помочь в трудную минуту. Кто знает, вдруг в нашей жизни случится такое, не дай бог, конечно.
А вот это был камень в огород Серафимы.
Именно на это мать и намекала, что ее старшая дочь встретит старость, пусть не в частном доме в деревне под названием «Косогоры», что на двадцать пятом километре от города, а в своей однокомнатной квартире на девятом этаже. Это сути не меняет, но так оно и будет.
А все почему? Потому что Сима, в отличие от младшей сестры, не имеет двух детей, мужа и собаку. И она не летит встречать Новый год в Таиланде, как мать.
Сима встала на колени, продолжила свой каторжный, по ее мнению, труд. Она, конечно, вызывала такси, заплатила бешеные деньги, примчалась к тетке после работы. Как раз двадцать девятого декабря, в день новогоднего корпоратива, на который, естественно, Сима не пошла.
Молодая женщина вновь прополоскала тряпку, устало отжала ее в ведро. А ведь было куплено платье, кое-как нашла свой «прекрасный» пятьдесят второй размер.
Приличное, не «шлюханское», как выражается ее коллега Ольга Юрашкина, свободного кроя, приятного и модного бежевого цвета. До этого освежила прическу, волосы отливали пепельной белизной, добавила ресничек для объема и оформила брови.
Было важно чувствовать себя женщиной, и если рядом нет и не намечалось мужика, это не повод не быть красивой. А Серафима Виноградова любила быть женщиной, пусть и пятьдесят второго размера.
Да кому сейчас она тут нужна со своей красотой? Разве что гусям в загоне и псу на цепи, которого у тетки не было.
Виноградова ехала в деревню, сжигая миллион нервных клеток, увы, не килокалорий, и готова была уже встретить остывшее тельце старушки, но ее встретила бригада скорой помощи. И вполне так бодрые наставления родственницы.
– Сима, деточка, эскулапы забрать меня хотят, что-то сердечко, говорят, барахлит. Но ты останься присмотри за хозяйством, я там все на листочке написала на комоде, ты почитай и как что – звони.
Эскулапы подтвердили факт о неважном самочувствии семидесяти восьмилетней старушки и что лучше лечь в больницу, обследоваться досконально сейчас, чем тридцать первого числа.
– Ну, чего вы хотите, девушка? Преклонный возраст, надо понимать. Дай бог всем дожить и быть в здравом рассудке.
Нет, Виноградова сомневалась, что доживет.
Сима понимала, но состояние шока не отпускало еще долго. Тетя Зоя махнула рукой и укатила под вой сирены, оставив молодую женщину на «хозяйство».
Список, написанный аккуратным почерком, был внушительным. Первым пунктом – торжественно обведено кружком и подчеркнуто два раза – было покормить гусей в пять вечера. Вторым – помыть полы после врачей, а то натоптали. С гусями у Серафимы не сложилось еще с детства, когда она приезжала в деревню, а они ее гоняли по двору, всегда щипая за ягодицы.
Девочка плакала, гуси гоготали, тетка кричала, собака лаяла. И такая картина повторялась каждый день.
За много лет ничего не изменилась. Гуси хуже собаки, вели себя, словно с цепи сорвались, махали крыльями, готовые сорваться и улететь в жаркие страны, куда уже завтра летит ее мать.
А сестренка с красивым именем Мирослава, на пять лет младше нее и, естественно, с сорок четвертым размером одежды после двух родов, уже в Питере с семьей у родственников мужа.
У них там богатая культурная программа: Мариинка, елка, ярмарка, ватрушки, коньки, глинтвейн, подарки свекрови, похмелье мужа. А Серафиме вот – гуси и тряпка без швабры. И все-таки один из крикливых гаденышей ущипнул за бедро.
И почему вот всем все, а Серафиме ничего? Почему она не Мирослава, а Симка? Почему у этой Симы так все неустроено? А ведь высшее образование, неплохая работа, собственная квартира. Но источником зла, первопричиной всех бед молодая женщина считала свой лишний вес.
Серафима вздохнула и вновь принялась надраивать пол, помыть который нужно было обязательно после приезда Зои Ильиничны в больницу. Она тактично отзвонилась, спросила о гусях и дала совет не спалить дом и не водить в него мужиков, а то знает она «их, городских».
Мужчины? Кто это? Нет, Серафима не знала таких.
В тридцать пять лет она имела два неудачных романа. Всего два! Кому скажешь, на смех поднимут. Может, гусям пойти рассказать? Вместе поржут, времени у нее хоть отбавляй.
Серафима вновь встала на четвереньки, начала отползать к порогу, добросовестно возила тряпкой по полу. Обещая завтра же сделать самой себе подарок на Новый год – купить в местном магазине швабру. Но скрипнула дверь, и повеяло морозом.
Молодая женщина напряглась, но позы не поменяла.
– Ох ёб… вот это булочки! Аху…ь …. чтоб меня…
Мужской раскатистый бас. Трехэтажный мат. Комплименты были сомнительными.
Сима впервые почувствовала страх физически, у нее стали неметь колени. Она не закрыла дверь, и сейчас ее изнасилуют и убьют. Нет, даже насиловать не станут, просто убьют.
Сдула упавшие на глаза волосы, резко повернулась, но пол был слишком мокрым, и девушка плюхнулась на него задницей. Открыла рот, чтобы закричать, но звука не было, прижала мокрую тряпку к груди и решила, что неотложка уехала слишком рано.
Самая первая дурацкая мысль была, что это Санта-Клаус, Дед Мороз по-нашему. Но дальнейшие события развеяли эти предположения.
Мужчина, стоявший у дверей, был огромным. Серый расстегнутый тулуп до колен, валенки, свитер с оленями, борода, лохматый, запорошенный снегом. Он что-то выронил из рук, предмет брякнул об пол, Сима посмотрела на него и начала отползать назад.
Это был топор.
Топор в крови.
Точно – она отчетливо видела алую кровь, и это были не галлюцинации от страха или теплового удара.
Тот самый топор, которым рубят дрова, головы курицам и таким растяпам, как она, не закрывающим входные двери в незнакомых местах дамочкам.
