Мои маленькие мама и папа
фэнтезийная повесть
Той поздней весной, когда школьные дни закончились и начались каникулы, я не мог себе представить, как проведу это лето. Многие мои друзья по школе уже настроились на семейные выезды к морю, к родственникам в гости или же на ленивое и непринуждённое проведение каникул в собственной комнате. Ведь летом, когда больше не надо идти в школу, можно спокойно спать до обеда, а потом до самой ночи играть во дворе. Но ничего из вышеперечисленного у меня не вызывало радости. На море мы всей семьёй ездили каждый год и меня больше не радовали и не удивляли эти поездки. Я уже видел: и самолёты, парящие в облаках, и море вокруг Арабских Эмиратов, и толпы туристов в Лондоне и Париже, и бескрайние горизонты пустынь Египта. Так что, вариант путешествий во время школьных каникул меня больше не восхищал. И ездить в гости к родственникам я вообще не любил. Они всё время ругали моих родителей, что я слишком избалованный, пытались прочитать мне долгие лекции о моём эгоизме, рассказывали скучные истории про «наши времена» и прочую чушь. А каникулы в своём дворе представлялись мне ещё более скучными, потому что все друзья разъезжались и он был полон беззубой и капризной мелочью с их ворчливыми и беспокойными мамашами. В общем я пребывал в довольно мрачных ожиданиях и каждый день моё утро начиналось с мысли: «Какая же скучная у меня жизнь!». Однако я и представить себе не мог, что меня ожидало впереди. Наш небольшой, но красивый город раскинулся в ложбине высоких серебряных гор. Солнце уже с утра припекало крыши домов и верхушки деревьев, и всюду виднелись небольшие лужицы и ручейки. Мрачный чёрно-белый пейзаж города постепенно сменился яркой палитрой красок весны. Люди с удовольствием сбросили тяжелую зимнюю одежду и надели легкие красивые пальто и куртки. А уже через пару недель на дворе стояла настоящая жара. Утром надеваешь куртку, а в обед несёшь её в руках, в одной футболке. Вот такая скорая весна в наших краях.
В то утро моему отцу позвонили и он долго и радостно говорил о каком-то старом и заброшенном доме. Я не хотел прислушиваться к разговору, но папа так громко рассказывал о нём, что я невольно вникал в суть телефонного разговора. Кто-то хотел купить домик родителей моего отца, который находился в далёком ауле. А к обеду мы с родителями уже поехали в пригород, в забытое богом селение, где когда-то жили мои бабушка и дедушка. Оба они давно умерли и дом долгое время оставался без присмотра. И теперь, как оказалось, отцу позвонил какой-то старик и сказал, что он хочет купить этот дом, только приехать требовалось срочно. Обычно мой отец не принимал скорых решений, однако в этот раз невидимая сила заставила моего отца наспех собраться в путь. И мои родители, быстро обсудив меж собой телефонный разговор со стариком, решили немедленно отправиться в аул. И всё бы ничего, но меня поставили перед фактом, что я тоже должен ехать. Путь был неблизким, дело было не скорым, а оставлять меня одного в городской квартире родители не собирались. И им было совершенно наплевать, хочу я этого или нет. А я не хотел, но мне пришлось, потому что мама с папой хором в который раз закричали:
– Аян, надо было тебя Нехочухой назвать! Что тебе не скажи, у тебя один ответ: «Не хочу!».
Я хотел заткнуть уши, чтобы не слушать их, но они так свирепо уставились на меня, что я смиренно согласился и покорно пошёл в машину.
Надо сказать, что мои отношения с моими родителями были на тот момент более, чем напряжёнными. Нет, мои мама и папа были всем довольны и даже казались счастливыми, опекая меня и предугадывая каждое моё пожелание. Но вот я не был счастлив. Я всё время сердился на их сюсюканье со мной, пытался избавиться от их внимания, а ещё меня страшно раздражало постоянное их требование во всём слушаться, то есть выполнять всё, что они мне велят. А я не мог понять, почему я должен слушаться? Вечно они всё решают за меня! Разве я сам не могу решить, что мне делать, где мне гулять, с кем дружить, что читать, и надеть мне шапку или нет? Любое моё решение оспаривалось категорически: нельзя всё время лежать, надо к чему-то стремиться, нельзя гулять где-попало, надо возле дома! Я мечтал о свободе, но совершенно не имел представления, как мне её обрести и с тоской мечтал о совершеннолетии, чтобы поскорее убежать из дома. Поэтому я часто злился и выглядел довольно капризным и невоспитанным ребёнком. Впрочем, может быть именно таким я и был. Мне тогда было одиннадцать лет и я не слишком-то заботился о том, как выгляжу со стороны.
Дорога была долгой и скучной, к тому же было очень жарко. Мама с папой всю дорогу болтали без умолку о старике, звонившим моему отцу, а я, наигравшись в мобильнике, облазил все сайты, пересмотрел все возможные картинки, узнал о новых скилах для игр и всё-таки уснул. И через какое-то время я проснулся от того, что машину довольно-таки сильно трясло на кочках. Мы ехали по бездорожью. Асфальта и вообще каких-то признаков цивилизации в этой местности не было. Я сердито открыл окно.
– Фу, какая пыль! – с раздражением заворчал я и тут же почувствовал, как на зубах заскрипел песок.
Папа рассмеялся. И надо сказать, он всегда смеялся, когда я злился. Мама в таких случаях говорила, что отец радуется потому, что я был очень похож на него в детстве. Они оба сразу же начинали обсуждать, как смешно у меня надуваются губы от злости, их это умиляло и забавляло, а меня ещё больше злило.
– Закрой окно, зайчик! – привычным сюсюкающим тоном сказала мне мама.
Я так и сделал и уставился сквозь запыленное стекло. И теперь я смотрел на унылую картину пробегающих мимо нас полей, каких-то старых построек, глубоких грязных луж повсюду и на все признаки исчезающей с глаз городской инфраструктуры и появление всегда убогого пригорода. И вдруг я отчётливо представил себе весь ужас, который я должен буду испытать в этом забытом цивилизацией месте. Я вдруг понял, что еду в местность, где не просто не будет рядом моих друзей, там не будет компьютера, не будет интернета, и даже людей вокруг можно будет посчитать на пальцах только одной руки. Я угрюмо смотрел в окно в надежде увидеть хоть что-нибудь, похожее на городок. Но передо мной растянулась бескрайняя степь с ковылем и пустота. Вся картина представляла собой лист белёсой бумаги, чётко разделённый пополам. Верхняя половина была бледно голубой, а нижняя бледно зелёной. Оголённая, высохшая по осени трава, спрятанная под теперь растаявшим снегом на полях, выглядела мёртвой и от её вида было тоскливо и скучно. А молодая поросль свежей зелёной травы была ещё слишком мелкой и виднелась лишь кусками. И, словно сшивая эти половины чужого мне мира, тянулись из степи прямо в небо корявые ветвистые деревья. Но и этих деревьев было слишком мало. Они росли группами, а иногда и по одиночке, изредка воткнутые в землю, как могучие кустарники. Мне стало невыносимо тоскливо от этой картины. И поэтому, как всегда, когда мне было не по себе, я взял в руки свой дорогой мобильник, который мне купили родители, чтобы я чувствовал себя «не хуже других».
