Ревущий перегретым двигателем и гремящий в тишине заката ящиками с боеприпасами «Урал» летел по пыльной каменистой дороге Афганистана. Казалось, не будет конца этому пути. Тяжёлые облака нависли над самой землёй, словно придавленные сверху каким-то невидимым грузом. Они уже, казалось, были готовы разразиться проливным дождём, но вдруг как-то поредели, а вскоре и вообще растаяли. Ветер, поднявшийся в преддверии надвигающейся непогоды, резко стих, оставив, как напоминание о себе, летающую в воздухе пыль. Гвардии капитан Иван Заречный, сидя рядом с водителем, устало поглядывал сквозь серое от пыли стекло на знакомый и уже ставший привычным ландшафт чужой, неприветливой страны. Он слегка расслабил правую кисть, сжимающую приклад АК-74, и прикрыл глаза. В памяти всплыло, как несколько лет назад молодой и полный оптимистических надежд курсант Заречный сидел в кузове такого же грузовика рядом с товарищами по военному училищу. Глотая пыль, они сидели на жёстких деревянных лавочках и по дороге к учебному полигону весело подшучивали друг над другом вибрирующими от тряски голосами…
«Сколько это мы уже едем? – в который раз задавал капитан себе один и тот же вопрос. – Когда же наступит конец этому затянувшемуся путешествию? А ведь нужно непременно успеть вернуться в расположение батальона до наступления темноты». Однако сумерки неотвратимо сгущались. Минутная стрелка на командирских часах, будто увязшая в густом фруктовом киселе, словно в насмешку, лениво перетекала с одного деления на следующее. Лишь надрывное урчание двигателя да постоянное подбрасывание на ухабах автомобиля, пожирающего километр за километром, напоминали, что жизнь не стоит на месте, а неумолимо движется вперёд.
Несмотря на напряжение, в котором пребывали все участники этой поездки, Заречный не заметил, как очертания дороги начали расплываться. Он невзначай погрузился в сладкую дрёму – две предыдущие бессонные ночи дали о себе знать. Дремота плавно перешла в глубокий безмятежный сон, в котором не было места никаким опасностям. В этом царстве Морфея можно было не думать о том что будет, если он и в эту ночь не попадёт в нужное ему место.
Что вывело его из этого забытья, длившегося так долго, что организм успел достаточно хорошо отдохнуть, капитан сразу не понял. Первое, что показалось необычным, это горизонтальное положение его тела, он почему-то не сидел, а лежал с закрытыми глазами. Почему-то было очень тихо. Не было слышно ни рёва мотора «Урала», ни грохота подбрасываемых в кузове ящиков. Где он, что с ним? Только что вырвавшееся из объятий сна сознание никак не могло понять, куда он попал, и что было сном, наваждением, а что реально происходило с ним до того момента, как он уснул. Полежав ещё некоторое время, Заречный пришёл к выводу, что Афган, который был уже в далёком прошлом, ему снова приснился, и утро нового дня началось для него так же, как и множество других мирных рассветов в последние годы его жизни. Вот только в этот раз после пробуждения к привычной головной боли, обычно присутствовавшей вследствие систематического обильного употребления крепких напитков по вечерам, почему-то добавилась ещё и непонятная, неизвестно откуда возникшая, боль в рёбрах. За последние годы бывшему разведчику не раз приходилось и самому бить морду и получать по бокам от каких-нибудь обезбашенных подонков, но тогда он хотя бы помнил: где, от кого и почему. Единственным плюсом во всём том негативе, который сейчас болезненно воспринимался всем его телом, была какая-то необъяснимая лёгкость, которую обычно испытывают, находясь в воде с большим содержанием соли.
Чтобы как-то упорядочить свои мысли, Иван постарался сконцентрироваться именно на этом приятном ощущении. Затем попытался немного проанализировать то, что смог извлечь из закромов своей памяти. Через некоторое время усиленной мозговой деятельности он пришёл к выводу, что виденный им перед пробуждением сон являлся лишь смесью из живых картинок. Это были сюжеты из его «военной жизни», которым гудящий сейчас, словно переполненный улей, мозг не мог дать никакого более-менее правдоподобного объяснения. В памяти образовалась дыра, провал, который невозможно было преодолеть. Не открывая глаз, а их он всё равно вряд ли бы смог открыть из-за больших гематом, Заречный ещё раз напряг своё серое вещество. Он ещё раз попытался вспомнить, что же всё-таки произошло с ним вчера до того, как его мозг отключился от реальности.
Встречу со своими старыми сожителями по подвалу Профессором и Марией Адольфовной он вспомнил достаточно быстро и ясно. Немного труднее было вспомнить, как они вместе распили первую семисотку белой. Затем он, так как был самым молодым, как никак на целых пять лет младше Профессора, сходил за второй. Ещё немного поднапрягшись, бывший разведчик всё-таки вспомнил как вечером, изрядно захмелевший, он возвращался уже к себе в подвал. Его жилище находилось в старом заброшенном трёхэтажном доме, где до того, как вдоль стены образовалась большая вертикальная трещина, и всех жильцов в срочном порядке расселили по новым квартирам, они и жили все втроём. Вот тут-то его и встретили трое незнакомых подростков. Лиц этих, по-видимому, обкуренных малолетних бандитов он в темноте не разглядел. Впрочем, даже если бы и разглядел, то, несмотря на хорошую память на лица, вряд ли бы запомнил их в таком состоянии. Один из троицы, видимо, главный, что-то спросил, кажется, как обычно, закурить. Так как Иван никогда в жизни не курил, чем немало удивлял, а иногда и раздражал своих, теперь уже бывших, сожителей, то он, естественно, отказал малолеткам. Однако тем, как оказалось минуту спустя, нужен был только какой-либо предлог.
Начало драки, которую и дракой-то нельзя было назвать, Иван тоже кое-как вспомнил, хотя и не во всех подробностях. Был бы он трезвым, то бывшему афганцу разведчику, и в придачу разряднику по рукопашному бою, несмотря на старую травму ноги, ничего не стоило бы уложить этих ублюдков за пару секунд на землю. Но… это если бы он был трезвым. Однако после выпитых двух бутылок, практически без закуски, пусть даже и на троих, он оказался лёгкой добычей для молодых хулиганов. Иван вспомнил непрофессиональный, но довольно чувствительный удар в солнечное сплетение. Так как пресса там уже давно не было, то от боли и сбившегося дыхания он согнулся, после чего кто-то из троицы приложился ногой в лицо и опрокинул, словно куклу, на землю. С этого момента его память дала сбой, и в мозгу, словно выхваченные во время вспышки молнии, появлялись лишь отдельные, ничего не объясняющие кадры его избиения. Дальше следовал уже полный провал в памяти.
