Зашёл в такой вот город он,
нет ни людей, ни живности.
Тоска кругом тоскучая
и выспросить кого?
Прошёл, пустой, он улицей,
до старой Главной площади,
Где ветер только пыль гонял,
меж городских домов.
Ума, мешок не надобен
понять, что здесь беда живёт,
Что город – не пустыня всё ж
и люд здесь должен быть!
Он покричал туда-сюда,
покликал люда – честного,
Но не найдя там никого,
пошёл в дома бродить.
В домах – пустынных, день и ночь —
смешались в одночасие,
Аркашка сроду не видал
такого никогда.
В домах все стены и столы —
расстались с яркой краскою,
И даже в чашах питьевых
чернющая вода.
Ни есть, ни пить не стоило
в домах – пустых, отравленных.
И находиться тяжело,
чего уж говорить…
Взял в руки гусли дурачок
и голосом поставленным,
Честному люду, упокой,
вдруг начал голосить.
Меж улиц, площадей и стен
бродил Аркашка целый день,
Но умер город словно кто
извёл его в сердцах.
Скорей покинуть этот град,
где всё мертво и даже тень…
А что ещё он видеть мог
в пустынных городах?
И так, за городом – другой,
лишь пустота и пыль дворов,
Но след Аркашку вёл туда,
где день сменяет ночь.
И думы думал дурачок,
о той болезни городов,
Что обуяла естество,
людей исторгнув прочь.
В раздумьях дурачок шагал,
упёрся в твердь скалистую,
В пещере твердокаменной
встречал его старик.
И в отблесках трескучего
костра, весьма искристого,
Журчал в пещере, в глубине
чарующий родник.
«Родник мой открывается
не всякому прохожему,
Но ты похоже, дурачок,
со мною смысла, схожего.
И в речке, жизненной со мной,
на нужном берегу» —
Спокойно говорил старик,
опёршись о клюку.
«Здрав будь, Отец – сказал дурак
И поклонился в пояс —
Шагал сюда я много дней,
но не на месте совесть…
Я из деревни уходил
цветущей и живущей,
А в городах, где после был,
одна лишь только пустошь.
Я не могу найти зверей
и не могу найти людей,
Там находиться тяжело
и вижу, там ликует зло!
Я б смог помочь, но только как?
Прости, я отроду дурак…
Ты научи, ты надоумь —
поставь на место глупый ум»!
