Река Недоумка, прилегая к городу с западной стороны четким, ровным руслом, несла свои воды в северные дали, а потом, совершенно неожиданно возвращалась на юг, подступая к Дурканску с востока. В северных лесах русло теряло западную прямолинейность, и речка рассыпалась затейливыми завитками, игриво ластясь к огородам домов, приютившихся на восточной окраине.
Летописцы Дурканска рассказывают, что эта особенность Недоумки и указала поселенцам место основания города. Как гласила легенда, в далекие времена, когда возраст человека измеряли не прожитыми годами, а количеством добрых дел, в Многодумске произошел раскол. Город разделился на многодумцев и малодумцев. Многодумцы – народ основательный, прежде чем взяться за любое, даже самое маленькое дело, долго прикидывали да рассчитывали, а там глядишь, и необходимость в деле отпадала. Малодумцы же, напротив, на любое дело споры были, да только плодам часто и сами не рады оказывались.
В то лето случилась беда, тучи огромных жирных мух опустились на город. Черно-зеленая жужжащая подвижная масса уродливыми наростами облепила постройки, проникла во все дома. На улицу нельзя было выбраться, сотни жал моментально впивались в тело. Женщины вместе с малыми ребятишками с утра до вечера бегали по комнатам, размахивая полотенцами, выгоняя непрошеных гостей. В это непростое время многодумские старейшины объявили сход, чтобы сообща бороться с невесть откуда взявшейся угрозой. Собравшись в самом большом доме городского управителя, многодумцы почти неделю обсуждали коварство мушиной натуры, даже заслушали десятичасовой доклад ученого мужа, который сделал довольно подробный анализ жизни мушиного племени. Заседания прерывались лишь перерывами на обильные застолья и продолжительный сон, к чему многодумцы были весьма охочи. Всю неделю почтенные горожане обсуждали философские аспекты стихийного бедствия, и кто знает, сколько продлилось бы совещание, если его не прервал Васятка, меньшой сын управителя. «Нет больше мух, покинули город», – крикнул он почтенному собранию, ворвавшись в зал, куда в прочие времена по младости входить не смел. Вышедшие после недельного заточения многодумцы, сильно удивились отсутствию коварных насекомых. Оказывается, малодумцы, собрав все запасы меда, разлили его за городской околицей. Золотистые озера стали последним пристанищем слетевшихся на угощение мух.
Такой удар по самолюбию многодумцы снести не могли! Собрав жителей на городской площади, они нещадно клеймили непродуманность и спешность решений. И хоть малодумцы излишней обидчивостью не отличались, но получить незаслуженную отповедь после благого дела никак не ожидали. После того, как почтенные многодумцы удалились с судилища, группа малодумцев решила покинуть город в поисках места, где никто никогда не будет упрекать их за то, что они такие, какими создала их матушка-природа. В один из ясных летних дней малодумцы оказались у русла странной реки, которая вопреки всем известным законам, вела себя довольно своенравно. За игривый нрав речку стали называть Недоумкой, а меж ее берегов как-то незаметно вырос городок, который назвали Дурканском, памятуя о прозвищах, которые носили в Многодумске.
Сокровище Дурканска
Наш Дурканск – город отдаленный, до областного центра Многодумска ехать и ехать. Да и дороги дурканские к частым поездкам ну никак не располагают. Поэтому выбираются дурканцы за его пределы нечасто, только по большой нужде.
Случилась такая нужда у Семки, сына Акимовны. Решил он ехать в Многодумск на учебу. Как уехал летом, так целый год от него и вестей никаких. А тут вдруг сам явился – одежонка потрепанная, брючки рваные, волосы до плеч, как у батюшки Василия, в ухе – серьга, а в глазах – задумчивость недурканская. Увидала сынка Акимовна, и забилась плачем, а соседки собрались, утешают. Мол, не плачь, главное – живой, здоровый. А Акимовна еще пуще, дескать, какой здоровый, в проводах весь, да в ушах аппарат торчит как у деда Самсоныча, оглох, значит, не выдержал шумов городских. Ничего не ответил им Семка, в первый же вечер из дому ушел. Бабоньки решили, что к Дуняшке, с которой у него любовь была еще до отъезда, да только Евграфовна, мать Дуняшки, все их подозрения отмела напрочь, не к Дуняшке спешил Семка, а прямиком к Федоту направился.
Федот – личность в Дурканске примечательная, изобретатель. Живет он один, на окраине Дурканска, работает на птицефабрике, а в свободное время – изобретает. Говорят, была у него когда-то жена, да не выдержала горемычная, в доме у них, ни мебели справной, ни хозяйства никакого, а Федотушка всеми ночами в сарае у себя что-то пилит, сбивает. Уж она, сердечная, и ругала его, и плакала, а все проку никакого – запрется у себя в сарае, и не выходит пока новинку, какую не смастерит. Да только все его поделки без дел на чердаке пылились. Изобретет, к примеру, Федотка утюг-сковородку, чтобы, значит, и картошку жарить, и белье гладить одновременно, а она, норовистая, так и брызжет маслом на простыню. Или вот, лопата электрическая, вроде и копает сама, но огород после ее работы больше на археологические раскопки похож, однажды даже кость неизвестного животного вырыла, хотя сосед Ленька и говорил, что это Буренка его деда, которая шестьдесят лет назад неизвестно как пропала со двора. А вот капуста и картошка ну никак на огороде Федотки не росли. А уж когда Федот к швейной машинке своей жены, на которой та, не покладая рук, зарабатывала им с мужем на жизнь, приделал непонятно для чего мясорубку, и бедная женщина изрубила в ветошь платье, которое шила для Ленькиной жены, Федот в одночасье превратился в разведенного бобыля.
Только, думается, он и не особо тужил о смене своего семейного положения. И хоть похудел и оборвался, выглядел куда как счастливее, чем в то время когда был женат. Вот к этому человеку и отправился Семен в первый же день, как вернулся из Многодумска. А Федот, завидя гостя, засуетился, не часто кто из дурканцев посещал это логово изобретательской мысли. Долго и неспешно беседовали эти выдающиеся умы Дурканска. А, наутро, у магазина, Семка перед собравшимися горожанами держал речь, взобравшись на принесенный от Федота пятиногий табурет. Правда, и тут подвела Федоткина творческая мысль, ибо в разгар речи, все пять ног этого столярного чуда вдруг, сами собой, начали вращаться. И по мере того, как возрастала скорость этого спонтанного вращения, Семкина речь становилась прерывистей и громче, пока, наконец, взбесившийся табурет не сбросил незадачливого оратора. И тут во всем Дурканске такая тишина наступила, что слышно было, как постанывает во сне дед Самсоныч, сторож птицефабрики.
