Четвертый год полета
Странная это была жизнь. Никола точно знал, что время идет: секунды на наручных часах сменялись непрестанно, одежда становилась мала, ягоды на кустах в теплице Кедра наливались цветом, созревали и падали, чтобы дать место новым. Но не хватало здесь рассветов и закатов, опавших листьев, талого снега и первой зелени, и чернота за стеклами иллюминаторов была такой же постоянной, как холодный металл внутри космического корабля. Не менялись и черты взрослых иномирцев: чешуя, покрывавшая их кожу, оставалась все такой же извечно блестящей и яркой, прочной, неуязвимой. Не существовало как будто порой и самого Николы. Воздух здесь был пересушенным, вода – безвкусной, пространство – одновременно бескрайним и сжавшимся до пределов одних и тех же помещений. Застывший мир, уставший от самого себя, от бесконечного равнодушного однообразия. История пустых глав.
…Никола как можно тише крался по спящему кораблю. Слух у иномирцев был чудесный, и меньше всего на свете ему хотелось, чтобы кто-то сейчас застал его здесь. Того, что Никола без спросу взял чернила и бумагу в библиотеке, чтобы написать на клочке свое имя, уже хватило бы для гнева иномирцев, а ведь он не собирался на этом останавливаться.
В большом помещении Ку́пола было светло и непривычно пусто. Никола замер, как всегда, на миг, вглядываясь в огромный иллюминатор: теперь он уже почти научился не бояться этой бескрайней темноты с россыпью звезд. Звезд-булавочек, звезд-капелек, звезд-снежинок и звезд – игольных ушков, таких, кажется, крохотных… Каких имен Никола им только не придумывал в первые дни на Корабле в надежде немного свыкнуться. Ну, или же перестать страшиться их, раз уж дружбы, наверное, никогда не выйдет. Тогда казалось, что даже со звездами найти общий язык будет проще, чем с кем-то из обитателей Корабля, сплошь иномирцев.
Хорошо, что хоть в этом он ошибался.
Никола по привычке отметил время на циферблате, висящем на стене, а потом посмотрел на запястье. Почти три часа ночи. Столько лет спустя все они еще старались жить по земным часам – и теперь вот большинство иномирцев спали по своим комнатам. Бодрствовали, быть может, одни только дежурные механики, следившие за полетом. И сам Никола, замерший в нерешительности у входа в Купол, будто пол под ногами вдруг сделался озерной гладью, наступи – пропадешь.
Тихо и пусто. Днем тут всегда столько шума и суеты: и регулярные собрания, и праздничные танцы, и беседы с шутливыми состязаниями… Хотя на Корабле было еще множество комнат, сердцем его однозначно являлся Купол. Никола задумчиво посмотрел в проемы коридоров, тонущих в темноте. Он с закрытыми глазами мог бы легко пройти по ним и ни разу не заблудиться: отсек с жилыми комнатами, с учебными помещениями, оранжерея, библиотека, технический отсек… Все это теперь его дом. И другого, скорее всего, никогда уже не будет.
– Так и думал, что ты окажешься тут. – Лавр ступал бесшумно, и Никола до последнего не догадывался, что уже не один здесь. – Не спится?
– В отличие от Лючии, – уныло пробормотал Никола.
Он крепче сжал в руке записку со своим именем. На бумаге теперь будут новые заломы, а ведь он так бережно сгибал ее по швам, уголок к уголку… Ладонь вспотела, и аккуратно выведенные буквы наверняка успели размазаться. Никола обернулся и поднял взгляд на Лавра.
– Не стоит, правда, – Лавр, безошибочно угадав причину Николиного прихода, сделал шаг вперед. Свет тускло отразился в янтарно-желтой чешуе.
Когда-то в далеком детстве Никола примерно так представлял себе инопланетян: высокими, стройными, с кожей какого-нибудь немыслимого цвета… Ну, или не кожей вот даже – узорчатой чешуей. Но иномирцы тоже были с его родной планеты, с Земли, просто с другой, неведомой ее части. В книгах Николы она называлась параллельным миром. И космос этот был одинаково чужим и для них, и для него.
– Я просто подумал: ну вдруг… Я же столько уже лет здесь, на Корабле, с вами, – Николе моментально стало стыдно за эти неловкие оправдания.
– И что? – Казалось, Лавр действительно не понимал. – Во-первых, это вообще не срок. Во-вторых, да хоть сто тысяч лет, Никола, – они не примут тебя. Это игры змеиных детей.
– Вы не примете, – поправил Никола. – Ты тоже из них, Лавр.
«А я вот человек, глупый, слабый и недостойный. Куда мне до змеиных детей» – так привычно пронеслось в голове.
Лавр не заметил или не захотел замечать обиду в его голосе.
– Слушай… Ну зачем, а? Тебе бы даже отец не помог, если бы все узналось. Нам самим-то порой тошно от всех этих игр и жеребьевок, но детям Великого Змея не уйти от его завещаний. А вот ты, похоже, не ценишь своего счастья.
Никола опустил голову. Объяснять было бессмысленно.
– Подожди-ка… – внезапная догадка осенила Лавра. – Это все из-за нее, да? Я же говорил тебе: так бывает. У людей вроде и сказки такие есть. Лючия обязательно проснется. За ней и без твоей помощи присмотрят, можешь быть уверен. И потом, вся эта дурацкая жеребьевка – скука смертная. Ну выберут они Хранителя ее сна, ну будет он век за этим занятием прозябать… Эй!