Это было где-то в две тыщи тринадцатом, когда в питерское метро еще не провели вай-фай. Они познакомились офлайн как в черно-белом кино. Она прогуливала пары в консерватории, играя на виолончели на набережной Грибоедова, в надежде заработать немного на табак и бумажки для самокруток. А он в то же время прогуливался до рюмочной, с каждым шагом выбивая искры из черного крикета, запрятанного глубоко в кармане своей камуфляжной куртки. Большинство ленинградских мальчишек рождаются самыми заурядными и только потом становятся автократами и олигархами. С Федей Чилиным все было с точностью до наоборот. Федор появился на свет с удивительным даром, однако не смог найти ему применения и, в конце концов, стал самым заурядным волшебником.
Целыми днями он слонялся по городу в своей камуфляжной куртке и собирал штрафы за распитие и мелкое хулиганство. До тех самых пор, пока случайно не поскользнулся на набережной Грибоедова, рефлекторно схватившись обеими руками за рукава Зарины, потащив ее за собой. Он вообще все время поскальзывался и был такой неуклюжий, что она не позволила ему понести кофр от виолончели, но, чтобы совсем его не расстраивать вручила смычок, а Федору и этого было вполне достаточно, чтобы в кой-то веки почувствовать себя джентльменом. В конце концов, до рюмочной Федор так и не дошел. Держась за смычок каждый со своей стороны, они гуляли так несколько часов подряд. Ей нужно было на остров, ему на континент. И, как это часто бывает в городе Петербурге, обо всем этом они напрочь забыли, так что, в конечном счете, мы можем с уверенностью сказать, что их свели разводные мосты.
Зарина Ананасова любила прогуливать лекции по истории музыки и на ходу читать нотную грамоту под музыку техно в наушниках по дороге в училище. А он с первого взгляда влюбился в нее. И тут, наконец, нашлось применение магическим силам, которые в последние годы все больше обременяли Чилина. Федор серьезно взялся за магию и для Зарины колдовал ежедневно. Он превращал для нее воду в шампанское и писал ее имя звездами среди облаков. Когда начинался дождь, они летали над серыми тучами, чтоб не промокнуть, а в белые ночи танцевали вальс на Неве под Дворцовым мостом. Он оживлял сфинксов с Университетской набережной, чтобы те провожали ее до дома, а гуляя по Эрмитажу, превращал музейных смотрительниц в кошек, чтоб насмешить Зарину и, сам того не подозревая, раз и навсегда разрешил, стоявший остро вопрос сокращения кадров в Зимнем дворце. Но все это осталось за кадром и совершенно забылось, когда они, наконец, решили жить вместе.
Все реже они выходили из дома, и все чаще выходили в даркнет (дилеры тогда уже вышли из моды). Так магию им заменил тетрагидроканабидол. Удивляться тут нечему. В Питере курят буквально все, здесь это все равно, что попить воды. Легкие наркотики стали обязательной составляющей их совместного счастья. Они могли целыми днями валяться в постели, играя в видеоигры, как первые люди – не замечая собственной наготы, не замечая вообще ничего другого, кроме друг друга. И это было хорошо, и Федор был по-настоящему счастлив, его вполне себе устраивал такой расклад. Но Вавилонская башня, выложенная коробками из под пиццы, обещавшая вырасти, если не до самого неба, то, по крайней мере, до потолка, с каждым новым днем все больше напоминала Зарине о линейности человеческого существования за пределами их доморощенного персонального рая, да и виолончель пылилась в кладовке. И так, в один из дней, она вдруг выяснила для себя, что, как бы хорошо ей не было с Федором в их раю-самострое, там можно было ходить только по кругу, а она уже исходила его вдоль и поперек и, значит, теперь ей нужно идти дальше. Поэтому, не дожидаясь, когда ей, наконец, наскучит (а это, по мнению Зарины, было бы неизбежно), Зарина решила уйти.
Покинув Федора, она первым делом избавилась от всех фотографий, подарков, совместных татуировок, бумажных и электронных писем – короче говоря, ото всех общих воспоминаний. Ей казалось, что, чем скорее она расстанется с прошлым, тем ближе к ней будет ее звезда. Та самая, на чей зов Зарина отозвалась и собрала вещи в их самую последнюю ночь, пока Чилин спал, ни о чем не подозревая. Эта звезда, конечно же, не была чем-то конкретным. По правде говоря, это была вообще сплошная метафора – внутренне предчувствие, заставившее Зарину поверить в то, что ее ждет великое будущее, в котором, увы, нету места для Чилина. И все же, должно быть, просто на всякий случай, она решила оставить себе парочку неприятных воспоминаний. О том, например, как Федор храпел по ночам, о том как, увлекшись игрой в приставку, мог часами не обращать на нее никакого внимания, каким он вообще был порой невнимательным, забывая даже, казалось бы, такие элементарные вещи как даты ее самых важных экзаменов в консерватории или, того хуже, день годовщины их первой встречи.
С таким багажом Зарина перебралась к своим университетским подружкам и далее, на внеочередном заседании девичьего третейского суда, Чилин был заочно осужден и приговорен к вечному изгнанию из Зарининой жизни. Стоит отдельно отметить, что в мире, где господствуют законы женской солидарности, никоим образом не реализуется прицнип разделения властей, поэтому следить за исполнением приговора, разумеется, взялись те же самые персонажи, которые его выносили, и потому, даже если Зарине случилось бы заскучать, у Чилина не было теперь уже никаких шансов. На все его звонки отвечали подруги – женщины мудрые, с помногу раз перебитыми сердцами, которые знали как правильно отшивать. Сперва они в, самой что ни на есть грубой форме, сообщили Федору, что этот номер больше не принадлежит Зарине, и чтобы больше он сюда не звонил. Но Чилин не сдавался. Тогда в ход пошла тяжелая артиллерия – они заявили, что Зарина теперь влюблена в другого. Это известие окончательно уничтожило Федора, а Заринины подруги, для пущей убедительности еще добавили, что ее новый бойфренд, ко всему прочему, – футбольный фанат, так что лучше Чилину с ним не связываться.
Чилин понятия не имел, что ему теперь делать, поэтому отправился бесцельно слоняться по улицам, и коварные улицы завели его назад – в рюмочные. Круг замкнулся, он снова запил. В первый же день он напился до потери памяти и подрался так, что сложно было сказать, что было хуже – его внутреннее или внешнее состояние. Разбитые кулаки, рассеченная бровь, заблеванная камуфляжная куртка, исчезнувший кошелек и, хуже всего, – убийственное похмелье.
И, все же, подобно тому как желание быть пойманным за руку порой возвращает преступников на место их преступления, на следующий день похмелье отбросило Чилина назад – за барную стойку. Удовлетворенный притупляющей боль апатией, которую сегодня ему подарило вчерашнее алкогольное отравление, он появился в рюмочной до полудня. Делая вид, что не замечает косых взглядов барменов, нацеленных на него после вчерашней же потасовки, он заказал себе выпить. Не успев толком приложиться к бокалу светлого пива, Чилин с удивлением узнал в компании, сидящей за одним из самых дальних от него столиков своих прежних друзей-алкоголиков. У него, почему-то, не было ни малейшего желания распыляться на этих типов (бог знает к чему это могло привести), поэтому, сориентировавшись, он решил прибегнуть к хитрости и, удалившись в туалет на минуту, при помощи одного из своих магических трюков, изменил свою внешность до неузнаваемости, так что, если бы кто-нибудь и мог теперь обратить на него внимание, то только благодаря его камуфляжной куртке, которую он предусмотрительно повесил на вешалку, в самом что ни на есть неприметном месте. Магия сработала, и ему удалось, как он и планировал, напиться и уйти незамеченным уже только под вечер.
