Деревья плачут
Бежит река, туман – как молоко,
Смотри, родная, вербы, ивы плачут,
И если это ничего не значит,
То наша жизнь не значит ничего!
Жестокий мир. Куда ни глянь – тоска!
Но верю, что от нашего участья
С деревьев капли падают от счастья,
Решительно срываясь свысока.
«Один лишь раз за эту осень…»
Один лишь раз за эту осень
Я видел стаю журавлей:
То ль небосвод был слишком грозен,
То ли пернатые устали,
Что над просторами полей
На этот раз они молчали…
Я поражён, как пусто стало,
Залить в себя бы что-нибудь…
О, чудо – стая закричала,
И тяжесть отпустила грудь.
Одинокая берёзка
Оборвала осень листья грубым ветром,
Всю неделю мочит ливневым дождём.
Одинока: рядом ни зелёных кедров,
Ни других деревьев с золотым огнём.
Как цвела весною и вгрызалась в почву
И как зимний холод вновь переживёт —
Я об этом повесть написал бы точно,
Только кто ж серьёзно повесть ту прочтёт?
Пишется
В глазах узбека, что с метлой под окнами
Угрюмо бродит, вспоминая дом;
В глазах бездомных, за плащами мокрыми,
Ютящихся с бутылкой вчетвером;
В глазах дворняги, грубо с рынка прогнанной
Суровым и тяжёлым сапогом;
И даже в серости простой борщевика —
Везде единая осенняя тоска!
…В лесу тоска совсем иной природы,
Пожалуй, с ней-то мне и по пути.
Здесь по-другому действует погода,
Не то что в городе бетонном взаперти.
Свободный взгляд легко пронзает кроны,
С отрадою цепляя облака;
Прозрачные холодные затоны
Хранит в себе равнинная река.
Всё по-иному: смотрится и дышится,
И пишется,
и пишется,
и пишется…
«Я чувствую, что к двадцати восьми…»
Я чувствую, что к двадцати восьми
Бег времени ускорился стократно.
Пускай из грёз я создаю строфу,
Но всё ж в своём извилистом пути
Я ничего бы не вернул обратно.
Уже другими мыслями живу
(О, как же глуп, не мог увидеть шире):
Реальный мир – всё то, что видим в мире
(Не в головах, а только наяву!).
И зыбки ожидания о нём.
А потому – плевать, что ты не солнце!
Не всемогущим, но своим огнём
Согрей хотя бы то, что удаётся!
«Ну как дела? Ты вроде что-то пишешь…»
– Ну как дела? Ты вроде что-то пишешь?
– Ну да, бывает, иногда пишу…
Да кто из нас сейчас стихов не пишет?
Парад имён давно у этой ниши,
Но за людьми я всё же не спешу
(Куда слабей моя в том деле прыть),
Мне для своих и для себя творить
Достаточно, пожалуй.
Или нет…
…Унылый вечер, лезу в интернет,
О, вот мой стих: не к месту запятая.
Мда…
Как-нибудь среди других ночей
Исправлю это,
а строка-ручей
Пускай бежит, пока её ругаю.
А вот и лень – угрюмая подруга:
Успеешь, мол, на конкурс до субботы.
И нищета, озлобленная сука,
Рычит о том, что завтра на работу.
«Устав от внутренней тревоги…»
Устав от внутренней тревоги,
Что не даёт спокойно спать,
В ночи по дремлющей дороге
Иду, держа в руке тетрадь.
Пишу слова почти наощупь,
Заря уже едва жива,
Угрюмо шепчет что-то роща,
Чернеет в небе синева…
…С другими чувствами когда-то
Июльской ночью я бродил
И в этих пулях звездопада
Иные мысли находил.
В них детство полною луною
Купалось в мути облаков,
Гулял я с лёгкой головою,
Без дел, кредитов и звонков.
А к чёрту… Место ведь осталось
В отяжелевшей голове
Для выпавших росой кристаллов
На в срок не скошенной траве!
Ведь тишина – сейчас помощник,
Заря мертва. Тетрадь убрал.
И этот шёпот чёрной рощи
Мне, кажется, понятен стал…
«В мире людей, как виски в бочке дубовой, выдержан…»
В мире людей, как виски в бочке дубовой, выдержан,
А после пролит на тихой извилистой тропке.
Я бы остался (плевать, что снова не выслушан),
Чем запереться в бетонной унылой коробке!
…Из солнечных грёз, как сердце из тела, вырезан,
На улицу пыльную в городе сером брошен.
От неполноты словесной всё это выразить,
Встревожен, рассержен и, кажется, безнадёжен…
Прости меня, жизнь, тебя я на глупости трачу.
А может, и это нужно и что-нибудь значит?
Покой
Все круги разошлись, успокоилась водная гладь,
И «звенит» тишина, собирается озеро спать.
Но врывается ласточка, ловит зелёных стрекоз,
И сова недовольная ухает в кронах берёз.
Отчего скоротечны минуты любого покоя?
Не с того ли, что озеро это всецело живое?
Не с того ли, что дышит пока оно белым туманом,
Гладь нарушена будет живым
золотистым сазаном?
Неужели покой, что хочу я, из жизни не выбить,
Не найти и во сне, и со спиртом
из рюмки не выпить?
…По-иному дышу, когда снова пустеют все пляжи,
И тогда я живу, понимая: покой этот страшен.
«Где же ты, моя ветреность давняя…»
Где же ты, моя ветреность давняя?
Мне теперь без тебя нелегко.
Отчего же мечта моя главная
Всё ещё от меня далеко?
Пролетели те годы наивные,
О безумном тогда я мечтал,
Но в реальность упав заунывную,
Я ребёнка в себе потерял.
Дай, Вселенная, мне понимание.
Не за этим ли здесь нахожусь?
Чтоб моё на Земле пребывание
Оправдало пришедшую грусть…
«Потерял в городах свою душу…»
Потерял в городах свою душу
Средь бетона и множества лиц,
Оттого и сбегаю послушать
Тёплый ветер да пение птиц.
Не ищу, а стараюсь забыться,
Заменив на берёзы дома.
И душа, суетливою птицей,
Возвращается снова сама.
Столица
Я с детства не хотел сюда попасть.
Меня измучил шум её дорог…
Хоть и в карман зарплату свою класть
На миг приятно мне, а после монолог
В блокнот о том, как ныне стал далёк,
Черёмухой охваченный и хмелем,
Приятный сердцу лирика мирок,
В который я приеду лишь в апреле.
А после – на работу, чтоб купить
Простую жизнь, без соловьиной трели,
И без всего, в чём доводилось жить…
Ве́лик
Серых стен городская громада
Окружила,
Не выйдет сбежать,
Не спастись от её духоты…
Никогда не вернётся утрата,
Ведь и лес, и пшеничную гладь
Жизнь решила
Навеки отнять,
Заменив на другие плоды:
Там, где речка стелила туманы,
Нет работы, а жить-то на что? —
Меж бетонных домов-великанов
Я на хлеб получаю зато.
Детство, детство моё скоротечное —
С шестерёнок слетевшие звенья.
Пронеслись мои годы беспечные,
Нынче маленьким стало сиденье,
Заржавел старый велик, и впредь
Не дано цепь обратно надеть…
«Я тогда подростком был наивным…»
Я тогда подростком был наивным —
Мало знал, но много замечал:
Как лыжня стремилась лентой длинной,
Как по ней лисёнок пробегал,
Как желна́ пестрила на осине,
И в мороз бобёр сидел на льду
И нырял в бурлящую быстрину,
Зная, что его там не найдут.
Как бы город мне ни улыбался
Светом электрических огней,
Я доволен тем, что открывался
Этот мир не взглядами друзей,
Что бежать уже тогда стремились
К яркости столичных площадей.
И плевать, что будто всё приснилось,
Пролетело – я уж городской,
Буду всё же до конца доволен,
Что пейзажной тютчевской строкой
С ранних лет я безотчётно болен,
Как бобёр любимою рекой…
Каникулы
Из мокрой, цепкой вырвавшись руки,
Упал карась, нарушив гладь пруда,
В стихию канув, скрылся «в никуда».
И всплеском порождённые круги
Несёт покорно сонная вода…
…Эх, неужели я не знал тогда,
Что станут эти летние каникулы,
В пути земном, воистину великими,
