Янка ненавидит подступающую пятнадцатую зиму. Ненавидит заранее, яростно и безнадёжно.
Зима отвечает тем же – и побеждает с разгромным счётом.
Янка не носит шапок, презирает перчатки и до снега не вылезает из кедов на тёплый носок. Тёмные кудри прячутся под капюшоном толстовки, а руки – глубоко в карманах. Янка замазывает чёрным маркером названия зимних месяцев в настенном календаре, а будь её воля – так просто вырвала бы и выкинула. Из календаря и из жизни.
Как и сегодняшний разговор.
Шуршит под черепом несуществующий голос из ещё недавно любимой игры:
«Двигатель повреждён. Движение невозможно… невозможно… невозмож-ш-шно…»
Вспыхивают красным воображаемые иконки… Но всё-таки Янка движется, шаг за шагом, на автопилоте, от метро, к ларьку за традиционным субботним хот-догом, делая вид, что мир не рухнул и не разбился, что не мутит её от острых ароматов сосисок и кетчупа, танков вообще не мутит, они большие, железные и по ту сторону экрана, а Янке хочется сейчас быть таким танком…
С толстой-толстой холодной бронёй.
У ларька засела в засаде знакомая чёрно-белая дворняжка с голодными глазами – вдруг перепадёт?.. Сосиска под её взглядом встаёт поперёк горла. Янка присаживается на корточки и протягивает собаке хот-дог:
– Ну, бери, попрошайка. Ты тоже никому не нужна, да?
А голос всё-таки сорвался.
«Нет, ты ответь! Я правда тебе не нужна?!» – «Ну что ты, как маленькая, заладила: нужна, не нужна… А если скажу, что не нужна?»
И вот что на такое ответить?..
Янка не знает – и тогда не знала, и оставалось в ответ лишь судорожно улыбаться: ничего страшного, я всё понимаю, я сильная. Я танк.
Подбитый прямым попаданием…
Надоело!
Янка вскочила на ноги, пугая дворняжку, и кинулась прочь, мимо козырька остановки, через дорогу.
«Не нужна, не нуж-шна… – голос внутри шипит змеёй, изворачиваясь в кольцо. – Никому, никому! Маме не нужна, Вику не нужна… И папе ты была не нужна, не нужна, не нуж-ш-шна!»
Нырнув в парковые ворота, Янка пронеслась мимо вычурных фонарей «под старину», мимо скамеек, лысых кустов, смутных отражений в лужах, мимо, мимо, прочь… Холодно. Зима вдруг подступила вплотную, дохнула по ногам первым снегом, луна прыгнула перед глазами и скрылась за плотной, словно вырезанной из войлока тучей.
Выключенный телефон в кармане жёг ладонь и напоминал: «Не нужна, не нужна!» – и это неподъёмный, отлитый из свинца факт.
«У меня разбилось сердце», – подумала Янка, перескакивая воткнутый в конце дорожки бетонный блок, и в тот же миг что-то с хрустом тонкого ноябрьского льда треснуло в груди. От резанувшей боли перехватило дыхание.
Равновесие удержать не получилось. Ещё мгновенье назад сердце как бешеное – тумс-тумс-тумс – стучало в ушах, ноги несли, а вот уже Янка летит вниз…
…в груди дрожит, дробится осколками боль…
…ни стука, ни толчка бестолкового пульса…
…ни силы удержаться на ногах, ни…
Это случилось быстрее, чем Янка успела выдохнуть испуганное «Мамочки!»
ВСПЫШКА.
Боль, чувство падения, и это всё длится, длится, во времени, в пространстве, в бесконечности – и вдруг вспышка перед глазами, жар в груди, свет заливает всё, и хотя он совсем не слепит – почему-то ничего не видно.
Бесконечность свернулась в круг и вспыхнула в нём перечёркнутой петлёй. И по одну сторону сияющей границы боль и падение, а по другую – свет, жар и покой.
На какой стороне ты?..
***
Время замерло, то ли на вечность, то ли на секунду, а потом снова потекло вперёд.
Удар – не об асфальт, раньше, о что-то мягкое. Вспышка свернулась в жёлтый блик, спрятанный в чужой руке, и в глаза хлынула темнота. Чья-то ладонь вжималась Янке в грудь, в том месте, где мгновенье назад боль раздирала всё в клочья.
Сердце колотилось заполошной птицей, а боль… боль растворилась без следа.
Мир подгружался неохотно, нещадно тормозя, – отдельными толчками, штрихами, пикселями: вот вторая ладонь поймала Янку за плечо, вот чужая нога под коленом, а другая поодаль упёрлась босой пяткой в асфальт… Вскоре нашлись и лохматая темноволосая макушка, и остальные части тела, а потом незнакомец поднял голову и оказался мальчишкой.
И Янке почудилось, что даже сквозь толстовку чувствует на груди жар от его ладони.
– Эй! – Янка отшатнулась от наглеца… и боль вернулась. Она обрушилась на Янку, выбивая дыхание, заметалась эхом непрозвучавшего крика в голове.
