День умирает…
Летят бесчисленные мошки на свет бесчисленных ламп – сгорая…
Летят поезда – под откос…
Летят самолёты – камнем вниз…
Бредут стадá на водопой… ой… то есть, на убой…
На вечерней автостраде «поцеловались» стильная иномарка и раздолбанная трёхтонка. За рулём трёхтонки – поп-певица; за рулём иномарки – алкаш-шоферюга. Вернее, наоборот. Ну да теперь уж без разницы. Алкаш – отпился; певица – отпелась. «Сон козас де ла вида» – как говорят латиноамериканцы в своих сериалах. Такова жизнь.
А день всё умирает… умирает…
А в лесу лисичка-сестричка зайчика-побегайчика догрызает. А её, в свою очередь, загрызут голодные волки. Но и самим серым не жить – заядлые охотники их всех постреляют; а потом и друг дружку перестреляют – по пьяному-то делу.
А день всё продолжает умирать…
А ревнивый муж продолжает гулящую жену поджидать. С топором. Таясь в укромном уголке у подъезда. А жена всё не идёт и не идёт с любовного свидания… Наконец посыпалась дробь каблучков… покатилась голова с плеч… А следом ревнивец и себя этим же топором порешил. Так теперь никогда и не узнает, что в умирающем свете умирающего дня соседку за жену принял.
А жена уж давным-давно в другом месте другим топором зарублена; столь же ревнивым, как и муж, любовником. Сам же любовник от своей большой любви на маленьком крючочке повесился.
А день всё умирает… умирает… умирает…
В поселковом клубе кино показывают – с морем крови и горой трупов. Зрители чинно сидят на своих местах «без признаков жизни» – как писали в советские времена в советских газетах про героев-космонавтов, – дармовой пиццей отравились, которой перед сеансом угощались, – в рамках рекламной компании.
А мимо клуба движется кортеж – ещё вчера свадебный, а сегодня уже похоронный. Невеста вся в белом – в белом гробу. Жених весь в чёрном – в чёрном гробу. Угорели в брачную ночь.
Вот-вот день скончается… вот-вот… А припозднившийся косарь всё косит и косит – вжи-и-к, вжи-и-к – косою острой. Падает подкошенная травушка-муравушка, вечернею росою, словно кровью, обливаясь. А вот уж и сам косарь упал замертво как подкошенный – от яда змеиного; споткнулся о змеиный клубок. Обычно-то змеи по болотам клубятся. Так с болот на луг и приползли – умирать; отравленные химическими отходами химического комбината.
День считай уж ноги протянул, а старая Глаша никак концы отдать не может; всё отдаёт и отдаёт… Хлоп-хлоп! – хлопает мухобойка, оставляя на стенах прихлопнутых мух. Это молодая Клаша – внучка старой Глаши – бьёт их смертным боем. И того не ведает, сердешная, что к сердцу у неё тромб идёт. И этой ночью непременно помрёт Клаша, опередив всего лишь на полминуточки бабулечку свою. А телушка Пеструшка, будто предчувствуя глашино-клашины смертушки, затихла у себя в коровнике: не мычит, не телится… ах, да!.. как же ей там мычать-то и телиться, если её ещё поутру зарезали.
Жужжжжжжжит, выбиваясь из последних жизненных сил, оса, попавшая в липкую паутину на оси́не. Но нет поблизости паука, чтобы ею полакомиться; склевал его дятел, да подавился насмерть. Лежит рядом с оси́ной. Околевает.
И день тоже околевает… А детишки что-то из школы не спешат возвращаться. Да-а-а-вно уж уроки закончились, а их всё нет и нет. Как, впрочем, нет и самой школы; сгорела дотла. Только одному директору и повезло: успел-таки из окнá своего кабинета выпрыгнуть; но, правда, разбился всмятку.
А до агонии дня буквально рукой подать.
На берегу темнеющей речки лежат выловленные рыбки. А на дне реки́ лежат заядлые рыбаки; утонувшие, опять же, по пьяному делу.
Прощай, прощай, умирающий день. Больше я тебя никогда не увижу. Темнеет в глазах… А в голове последняя дума думается: отчего люди не летают как птицы?.. отчего люди мрут как мухи?.. Ну да не летают-то, понятное дело, отчего: рождённый ползать – летать не может. А мрут-то отчего?.. Не от того ли, что – живые?.. Были бы мёртвые, разве ж мёрли бы?..
Солнце исчезло, будто в могилу провалилось.
День приказал всем долго жить; да только никто этот приказ не выполнит.
На небо выползла мёртвая луна.
Потихоньку начала умирать и ночь…
Когда-то у Вовки были только мама и папа. А сестры Капы не было. Но вот мама пошла в роддом и принесла оттуда Капу. И стали они с тех пор жить вчетвером – мама, папа, Вовка и Капа.
Как-то раз пошёл папа с Капой погулять. Через час возвращается. Весёлый-превесёлый.
– Ну что, Наташка, – спрашивает (Вовкину маму Наташей звать), – хотела в Париж съездить?!
– Хотела, – отвечает мама. – И что?..
– Завтра едем! – говорит папа и кидает на стол толстую пачку евриков.
– Ура-а! – обрадовался Вовка. – Завтра едем в Париж!
Мама, конечно, тоже обрадовалась. А потом стала головой вертеть во все стороны.
– Анатолий (Вовкиного папу Толей звать), а где Капа?
Тут и Вовка обратил внимание, что Капы нет. А папа этак лукаво отвечает:
– А ты думаешь, денежки на Париж откуда?
– Откуда? – побледнела мама.
– От верблюда… Стою я, значит, на улице, – начал рассказывать папа. – Подходит ко мне какая-то тётка и на Капу показывает: «Продаёшь что ли?» – «Вы хотите купить?» – удивился я. А она протягивает мне кучу евриков!.. Представляешь, Наташка, за двухмесячного ребёнка целых пять тыщ евро отвалила!
– Так ты что – Капу продал?! – шепчет мама в ужасе.
– Ну да, – говорит папа. – У нас же ещё Володька есть. Что нам их – солить что ли?
– Правильно! – поддержал Вовка папу. – Надо не за количеством гнаться, а за качеством. Вы лучше меня как следует воспитайте.
Но Вовкина мама, видно, утром не с той ноги встала.
– Забирай свои еврики! – кричит на папу. – И без Капы домой не возвращайся!
Забрал папа еврики и ушёл. «Ну, – думает Вовка, – теперь я своего папку больше никогда не увижу. Разве что во сне…»
Ничего подобного!
И часа не прошло – возвращается Вовкин папа. Опять весёлый-превесёлый. И с ребёнком.
– Держи, – протягивает ребёнка маме, – купил всего за сто баксов.
Посмотрела мама на ребёнка и говорит:
– Так это же не Капа.
Папа даже слегка опешил.
– Ну ты, Наталья, даёшь. Что тебе не нравится? Девочка как девочка. Руки-ноги на месте. Сама не знаешь, чего хочешь.
Посмотрел и Вовка на девчонку. Действительно – девчонка как девчонка. Правда, не белая, а – чёрная. Так это ещё и лучше – грязь незаметнее будет.
А мама ногами топает.
– Уходи! И без Капы не приходи!..
Снова пошёл папа и на сей раз купил девочку за пятьдесят рублей. Так Вовкиной маме опять не понравилось. Видите ли, глаза у девчонки узкие.
– А поди-ка сама за такую цену с широкими купи, – храбро говорит Вовка маме. Мысленно, конечно.
