Филипп сидел в своем любимом бистро «У Поля», на Клод Бернар, недалеко от рыночной площади. Утром он вернулся в Париж. Оставив чемодан в квартире, пришел сюда в надежде встретить кого-либо из знакомых.
Слегка перекусив, Филипп заказал вина, закурил и немного расслабился. От молодого вина голова стала тяжелой, будто налилась свинцом. Он сидел в раздумье, вспоминая прошлое, многие события минувших дней почти не оставили следа. Оглядываясь в те времена, так и хотелось сказать: «Сколько же лишних слов было сказано не тем людям!»
Господи! Как же хочется иметь сотни, тысячи жизней! Чтобы была возможность еще раз подумать, попросить о чем-либо или все исправить. Чтобы можно было вздохнуть полной грудью и, набравшись храбрости, сделать верный шаг.
Всю ночь лил дождь. Под утро он чуть стих, но циклон принес на материк шквалистый норд-вест. Порывистый ветер неутомимо кидал тяжелые капли дождя в окна домов и стучал ими дробью по крышам и подоконникам. Мрачные серые тучи поглотили шпили башен и вплотную прижались к разноцветным крышам. Облака хаотично двигались, напоминая стайку испуганных и взбудораженных лодок , которые бьются бортами у пристани в ожидании надвигающегося шторма. Холодный колючий дождь не жалел ни редких прохожих, ни каменных, посеревших от влаги стен зданий.
Прошло уже несколько часов, но Филипп был спокоен и никуда не торопился. Он сидел за столиком у окна, с интересом разглядывал вид за окном и наслаждался любимым городом.
Филипп оставил его почти на два года. Это время включило в себя многое: неудачи и маленькие победы, печали и радости, в общем, все то, что мы называем жизнью. Два года он провел вне этих улиц, вдали от города его детства и первой настоящей любви.
Он покинул Париж в декабре, любимом почти всеми парижанами месяце. Декабрь для французов – время надежд и желаний, ванили и миндаля, запаха печеной утки и рождественского «Полена». Многих моментов, которые возвращают нас в прекрасное детство, – в далекую, манящую сказку.
Молодое вино пьянило и разливалось по телу все мягче и приятнее, оно крепко заключало в свои дурманящие объятья и не отпускало. Напиток словно повторял молодую пылкую любовницу, не успевшую насытиться и не желавшую отпускать от себя новую страсть.
В голове проплывали, немного путаясь, те счастливые моменты прошлого, воспоминания о которых часто посещают нас в период, когда нужна их помощь. Как помощь верного друга, когда только его рука сможет вытащить тебя из разрушительного хаоса, бурных жестоких будней с их безжалостной хваткой…
Филипп очнулся от неожиданного и резкого толчка в плечо. Следом раздалось басовитое и доброе рычание: «Салют, дружище!» Это произнес Шарль, один из его давних приятелей, который стоял рядом, обнимая за талию свою подругу Софию. Они были вместе уже четвертый год.
– Фил! – сочно воскликнула она. – Ты ли это? Или твой дух посетил наш город? – Друзья и близкие чаще называли его именно так, коротко: Фил.
Улыбка озаряла молодое лицо Софии, делая его немного круглее, но не портя общее впечатление.
– Салют, друзья! Вы первые, кто видит меня в городе. Сестре я еще не звонил. Надеюсь, вы добрые вестники? – ответил Филипп, отодвигая стул и приглашая присесть за столик.
– Что ты хочешь услышать? С чего начать, с плохого или… – озорно ответил Шарль.
– Да начинай уже с чего-нибудь! – отреагировал так же весело Филипп. – Эй, приятель, – обратился он к официанту, – принеси нам еще молодого счастья, да не скупись! Я угощаю!
– Ну, разошелся! – добавила София. – Мы ненадолго, всего лишь забежали перекусить. Вот вечером можно и поднабраться.
«Ее улыбка все-таки обезоруживающая, – подумал Филипп. – Везет же этому парню», он перевел взгляд на Шарля, на первый взгляд казавшегося большим толстым увальнем. – Ну, ладно. С неважного, – продолжил уже вслух, и кислая слюна выделилась автоматически и почти одновременно с осмыслением последнего. Он не любил негатив и порой искусственно пытался его обойти или просто сбежать от него.
– Да ладно, расслабься, Филипп, – отреагировал Шарль и хлопнул приятеля по плечу уже чуть мягче. – Ничего такого, что может поразить твой журналистский мозг. Все живы-здоровы.
«Да, живы, – подумал Филипп, – но периодически получают подзатыльник или вылетают из-под ножа безжалостного города, немного очищенные от своей шелухи и зазнайства. Город ведь любит своих жителей», – продолжал он размышлять. А вслух спросил:
– Ну а хорошее?
– Из хорошего…– И Шарль переглянулся с Софией. – Ну, мы, похоже, решили состариться вместе, – сказал он нежно и приобнял ее.
– Поздравляю, ребята! – с радостным возгласом Филипп взял графин и наполнил бокалы, которые уже грустили пару минут на столе. – Давайте же отметим это, не дожидаясь вечера! – И стекло бокалов еле выдержало их искренний порыв.
Ему действительно сделалось хорошо, и он с какой-то не свойственной ему теплотой посмотрел на эту пару счастливых безумцев, которые, несмотря ни на что: ни на последние катаклизмы вокруг, ни на опыт их друзей и знакомых, ни на всеобщую статистику, – отважно бросились в океан надежд и разочарований, любви и предательства, веры и равнодушия – всего того, чем он разбивает вдребезги или облизывает, лаская. Причем без разбора, каждую лодку храбрых влюбленных, вышедшую в открытое плавание и бросившую вызов всем стихиям.
Они сидели, смеялись, шумели. Перебирали эпизоды, все, что им подбрасывало возбужденное состояние. Полчаса пролетели незаметно, и пришло время попрощаться. Ненадолго, как они решили, – до вечера.
Пообещав пригласить Рене и Натали и встретиться тут же уже ближе к девяти, влюбленная парочка поднялась из-за стола. Шарль отошел в уборную, и тут София, нагнувшись к Филиппу, негромко произнесла:
– Я так поняла, ты одинок сейчас? Мари тоже. Я хочу пригласить ее. Ты не против? – И, не заметив на его лице перемен, добавила: – В общем, ты предупрежден, а значит, вооружен, – и она искренне и мило улыбнулась.
– До вечера. Держи себя в руках и не наберись на радостях!
Шарль вышел из уборной, подошел к ним и, обняв будущую мадам Крюшо, потянул ее за собой наружу, туда – навстречу дождю, оставив Филиппа наедине с нахлынувшими воспоминаниями.
«Господи! Как же иногда всего лишь одна фраза переворачивает в тебе все – настроение, желания, мысли, всю твою спокойную до сей поры суть. Так же, как запах мяса на кухне подбрасывает задремавшую собаку… Мари, моя малышка… Я так и не смог дать тебе то, что ты заслуживала. Да, я не забыл это время, оно не стирает в памяти ничего. Ни плохое, ни хорошее. У меня, по крайней мере», – пронеслось в голове.