Этот рассказ о добром и общительном соседе дяде Толе, ему было уже 73 года, знаю я только, что он воевал, и постоянно мне рассказывал при встрече:
Вот вспоминаю Валерик, как в Смоленске был, потом переправили нас, в Беларусь, там и оставили полк. Сижу я и думаю, не спи Валерка, вот придет немец проклятый на меня, а я, что, ружье и стреляй, нет думаю, подыхать будешь подлая скотина, одного до того мудохал, что сам расплакался.
Так зачем ты дядь Толь его мудохал то?
Да понимаешь, ничего ж в них хорошего, противны они мне. Да и с семьей пришлось расстаться, позже узналось, что от бомбежки погибли, две дочери было невесты, просто как картина писанная. После войны в 51 году, встретил Ефросинью Полиркарповну, дал бог счастья, но Нинку забыть долго не мог, да и сейчас вспоминается. От второго брака сыновья двойняшки родились, бывало придешь выпивши с завода домой, а они давай над пьяным издеваться, я их черт бы побрал, ну ей богу Валер ну не мог запомнить, зову Сеньку, а это Генка, мать его. Так самое страшное не тут Валер, эта мочалка накупит одежды, нет бы хоть пометки ставила, так нет, что ты, твои сыновья говорит, выучил бы, как тебе не стыдно. А мне Валера стыдно было, не то слово, придешь то и оставалось, что подарочки покупать, как за извинение. Они и сели мне на шею. На заводе перестрой был, цеха расширять стали, а меня направили по старым связям на фабрику кондитерскую «Россия», не работа а сказка, деньги были , ну собственно хватало на все, в Болгарию жену с детьми постоянно возил, самому мне эта Болгария, что лысому расческа, а им за радость, потом меня переправили в директора, ну тут высшее общество все дела, с вождями встречи, потом познакомился с Петром Карининым, артист заслуженный был, умер жалко, только с ним и общался, он меня в Германию, Италию, в общем во все тяжкие, жена краше всех была, а сыновья, со всеми признаками цивилизации, только вот не надолго все это Валерушка. Соседка Раиса Павловна, сиповка, которых ещё поискать надо, сдала нас властям, мол живут не по-советски, ну у нас все и конфисковали, я её как немца того в войну захреначить хотел, Фросенька моя, любонька, нежно так, Толечка, что нам эти пустышки, сами живы и то слава. Успокоишься, водочки махнешь и на бок.
