Мне бы хотелось не иметь к этой истории никакого отношения.
Быть эпизодической филигранной тенью в двух абзацах. Той тенью с красной помадой на губах, что улыбнулась бедному потерянному мальчику где-то на повороте у Невского, внеся в его жизнь 2 мг дофамина. Ему бы с лихвой хватило, чтобы добрести в тот ноябрьский вечер до дома и не чокнуться.
Мне бы польстила такая роль. Добрый ангел, что появляется на мосту в адский ливень, улыбается нездешней улыбкой Джоконды – и исчезает, аки мимолетное видение. Быстрее, чем даунская способность мозга критически оценить произошедшее.
Антон говорил, он часто видел ангелов в Питере. И это всегда происходило на мостах.
Они улыбались ему. С тем выражением лица, которое вынуждало широко скалиться в ответ, даже если две минуты назад ты сломал ногу в крышесносной аварии. Ты не уверен, что доживешь до утра – но ангелам при встрече не улыбнуться не можешь.
Антон говорил, это вшито в ДНК.
Я бы хотела быть таким мимолетным ангелом в его истории. Но эта роль (а заодно и роль дьявола) в нем уже была занята.
Мне же досталось… Хм…
Одна его психиатр исповедовала радикальную ветвь христианства. Она говорила, чтобы уменьшить внутреннее страдание, нужно перенести желание вредить себе на что-то вовне. Сделать процесс получения боли частью своей ежедневной рутины, сделать боль легальной. Так что Антон купил себе доску с гвоздями и с того самого дня каждое утро занимался мазохизмом уже в пределах общественной нормы. Эта штука с гвоздями называется «садху».
Меня он тоже называл садху. Я была ходячим олицетворением всего, во что он боялся превратиться из-за своей гребаной шизофрении.
– Принимаете Аминазин?
Антон кивнул и дернул глазом. Нахождение в кабинете психиатра, прежде приносившее спасительное чувство покоя, теперь все чаще превращалось для него в испытание на прочность. А Анна Андреевна из друга и чуть ли не родственницы превратилась в прокурора, что по непонятным причинам пытался уличить Антона во лжи.
– В прежней дозировке? – Антон снова кивнул. – Тогда почему вы уступили своей подруге место у окна?
Антон скосил взгляд на соседнее кресло, где, скучающе закинув ногу на ногу, копалась в своем телефоне Джанджа. Раздосадованная глупым проколом Антона, она теперь демонстративно не обращала на него внимания.
– Я просто привык сидеть слева, – сбивчиво пробормотал он. – Просто забыл, что вы просили меня садиться ближе к окну, с кем не бывает.
Это была очевидная ложь, и все трое об этом знали. Антон разучился врать уже очень давно. Даже раньше, чем закончил карьеру актера и обнаружил себя в эпицентре болезни. Джанджа презрительно закатила глаза.
– На предыдущем сеансе вы говорили мне ровно обратное, – Анна Андреевна приподняла бровь, будто сняла с предохранителя пистолет, что целился Антону в голову. – Что вам так нравится место у окна, что теперь вы всегда будете отбивать его у Джанджи.
Это был конец. Фиаско.
Если она напишет, что он врет – пиши пропало всему плану на освобождение.
От напряжения парень закачался на месте. Как выбраться из квеста? Выход где-то на поверхности! Он должен найти его немедленно! Ведь план такой замечательный! Он не имеет права напортачить.
Анна Андреевна глубоко вздохнула, покачала головой и протерла очки. Затем повернулась к соседнему креслу.
– Джанджа, ваша так называемая «забота» играет с ним злую шутку, вы понимаете?
Девушка болезненно хмыкнула и оставила вопрос без ответа. Но Антону показалось, что та выглядит немного более задетой, чем обычно.
Раньше Джанджа имела нездоровую тенденцию материться на психиатра при первой нападке в ее сторону. Антон не любил мат, но сегодня тот был бы уместен. Ему не нравилось ощущать себя виновным в собственном существовании. Будто совершил что-то предосудительное. Будто от его поведения страдал хоть кто-нибудь, кроме него самого.
– Я думаю, мы занимаемся ерундой, – произнес он внезапно твердым голосом. – Я думаю, нам пора перестать этим заниматься.
– О! Это отличная идея! – Джанджа справа от него захлопала в ладоши.
Анна Андреевна удивленно вскинула брови.
– Антон, вы сказали, что наши сеансы – ерунда?
У парня снова дернулся глаз, но он все-таки нашел в себе силы кивнуть:
– Да, именно так.
И тут же встал.
– Я считаю, нам пора прекратить ерундить, – пробормотал он и вылетел из кабинета, как испуганный школьник из мед.отсека, а затем бодро зашагал вдаль по коридору, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на трусцу. Джанджа семенила где-то позади.
И только спустившись на один лестничный пролет в район стационарного буфета, Антон позволил себе с невинной улыбкой безумца оглянуться на подругу. Его с поличным выдавал зашкаливающий во взгляде адреналин.
– Это было очень глупо, – пробормотала Джанджа, сияя в ответ. – Ты разрушил весь мой гениальный план.
– Наш план!
– Мой план, – Джанджа продемонстрировала ему скомканный лист бумаги, на котором помадой было выведено «OMNIA VINCIT AMOR» и подпись внизу «JANJA».
– Я слишком расслабился, – Антон пожал плечами, возобновляя спуск. – Мне так хотелось сказать, что я получил работу, чтобы она побыстрее вычеркнула меня из списка психов…
– Она бы не вычеркнула, – Джанджа обогнала его на лестнице. – Ты слишком наивен. И слишком хорошего мнения о людях. И ты порушил мой план. И я обречена торчать здесь. С тобой.
– Ты так сильно против?
Антон проводил ее расстроенным взглядом. Настроение Джанджи напоминало ему флюгер на крыше, и менялось оно быстрее, чем погода в Питере в этот штормовой ноябрь.
XXX
Штормило всех, и каждого – собственным способом.
Кто-то отрывался на окружающих, кто-то прыгал по замерзшим лужам и топтал заледеневшие разноцветные листья, кто-то смотрел на это все со смесью зависти и презрения на закаменевшей от питерских серых зим физиономии.
А кто-то был я, Лада Ким, нищая официантка-гастарбайтер из Узбекистана. Или богатая на разочарования подавальщица из Новодевяткино, – как вам угодно.
Все мы видим мир лишь из узкого оконца собственной колокольни. И если у Антона колокольня была неопределенного размера и формата и путешествовала в невесомости по просторам пространства-времени, все глубже сминая и распиливая его личность на запчасти, то у меня с колокольней все было просто:
Она была высокая, обшарпанная, наполовину снесенная ветром – и вот уже с полгода как я мечтала с нее спрыгнуть.
Во всех значениях этого слова.
Как говорил один похититель юных девичьих сердец в моем детстве: «вам знакомо чувство, когда стоишь на краю пропасти и так и тянет прыгнуть вниз?».
Джек, я им живу!
И в ночь, когда мы с Антоном познакомились, у меня было запланировано одно маленькое для города, но такое важное для девочки с биполяркой свидание с ближайшей высоткой.
