Девять вечера, Хай-стрит в городе Сплинбери. Темно. Временами в прорехи облаков выглядывает полная луна. Ветер дует с северо-запада, недавняя гроза наполнила воздух свежестью и сделала булыжники мостовой скользкими.
По улице очень медленно и размеренно вышагивает полицейский.
Тут и там, если подойти поближе, можно различить полоски света, пробивающиеся из окон, несмотря на затемнение. Там, за окнами, течет обычная жизнь: изнутри доносятся приглушенные звуки фортепьяно – кто-то упорно штудирует гаммы; бормотание беспроволочного телеграфа перемежается негромкими взрывами смеха.
Перед витринами некоторых лавок навалены мешки с песком. Плакат на стене одного из магазинчиков призывает «копать за Победу», словно победа – репа или картошка.
У горизонта, в той стороне, где Слэйт, лучи прожекторов обшаривают небо, пытаясь высмотреть сквозь завесу облаков бомбардировщики.
Полицейский завернул за угол и двинулся дальше уже по другой улице. Мерный стук его шагов далеко разносится в тишине.
Этот привычный ритм привел его к методистской часовне и теоретически должен был вывести дальше, на Парадайз-стрит. Но не сегодня, потому что сегодня Парадайз-стрит уже нет. Она перестала существовать прошлой ночью.
У часовни стоит грузовик. Из-под брезентового верха кузова пробивается слабый свет.
Полицейский постучал в борт.
– Эй, ребята, тут парковаться нельзя. Я оштрафую вас на кружку чая, и забудем об этом, по рукам?
Угол брезента откинулся, на землю спрыгнул солдат. Полицейский мельком успел увидеть нутро кузова: желтый шатер теплого света, нескольких солдат, сгрудившихся вокруг маленькой печурки, густые клубы табачного дыма.
Солдат ухмыльнулся.
– Кружку чая и сэндвич сержанту! – крикнул он своим.
Из недр кузова появились кружка обжигающе горячего черного чая и бутерброд размером с кирпич.
– Премного благодарен, – сказал сержант, принимая угощение, и прислонился спиной к борту грузовика. – Ну, как оно? – спросил он. – Что-то большого буха пока не слышно.
– Это двадцатипятитонная. Прошила весь дом насквозь, проломила пол подвала да так и лежит. Здорово вам досталось прошлой ночью, да? Посмотреть не хотите?
– А это не опасно?
– Конечно, опасно, – с энтузиазмом откликнулся солдат. – Поэтому мы и здесь, верно? Идемте.
Он затушил сигарету и сунул окурок за ухо.
– Я думал, вы должны охранять ее, – сказал полицейский.
– Да болтались тут с утра какие-то двое, наложили в штаны и смылись, – усмехнулся солдат. – И вообще, кому взбредет в голову красть невзорвавшуюся бомбу?
– Да, но… – Сержант посмотрел туда, где еще вчера была Парадайз-стрит. Оттуда доносилось похрустывание битого кирпича. – Кому-то, похоже, все-таки взбрело, – закончил он.
– Что?! – всполошился солдат. – Да мы там повсюду развесили предупреждения! Только-только покончили с этим да сели попить чайку! Эй, там!
Они бросились бегом по мостовой, усеянной кирпичной крошкой.
– Это же не опасно, верно? – снова спросил сержант.
– Еще как опасно, если бросать в чертову штуковину битые кирпичи! Эй, ты!..
Луна вышла из-за облаков. Солдат и полицейский увидели нарушителя – кто-то маячил в дальнем конце разрушенной улицы, у стен консервной фабрики.
Сержант остановился как вкопанный.
– О нет, – простонал он. – Это же миссис Тахион!
Солдат уставился на щуплую фигурку, волочившую за собой по битому кирпичу какую-то тележку.
– Кто это?
– Только не шуми, хорошо? – прошептал сержант, стиснув его запястье. Он включил карманный фонарик и изобразил на лице доброжелательность. Получилось что-то вроде гримасы безумца, который очень хочет завоевать доверие. – Миссис Тахион? Это я, сержант Борк. Холодновато нынче, верно? А в участке вас ждет такая хорошая камера, теплая и уютная, да? Пожалуй, для вас там даже найдется кружка горячего какао, если вы прямо сейчас пойдете со мной…
– Она что, не видит, что написано на знаках? Чокнутая, что ли? – вполголоса спросил солдат. – Она же прямо рядом с тем домом, в подвале которого бомба!
– Да… нет… она того… – сбивчиво объяснил сержант. – Немного… не такая, как все. – Он повысил голос и снова принялся увещевать миссис Тахион: – Просто стойте там, дорогуша, а я к вам сейчас подойду, хорошо? А то ведь на всем этом мусоре недолго и споткнуться, правда?
– Э, да она что, мародерствует? – спохватился солдат. – За воровство из разбомбленных домов и расстрелять могут!
– Миссис Тахион никто расстреливать не будет. Мы ее знаем, понимаете? Прошлую ночь она провела у нас в участке.
– Что она натворила?
– Да ничего. Мы пускаем ее переночевать в свободную камеру, когда на улице холодно. Я дал ей шесть пенсов и старые ботинки, которые еще вчера принадлежали моей маме. Слушай, ну посмотри на нее. Она тебе в бабушки годится, бедная старушенция.
Миссис Тахион следила за их медленным приближением совиными немигающими глазами.
Вблизи солдат разглядел, что это крошечная сухонькая старушка в некогда нарядном платье, поверх которого был намотан в несколько слоев весь остальной ее гардероб. На голове у нее красовалась фетровая шляпа с пером. Прежде чем остановиться, миссис Тахион толкала перед собой проволочную корзину на колесах. На корзине виднелась металлическая табличка.
– Тес-ко, – по слогам прочитал солдат. – Что это?
– Понятия не имею, где она берет добрую половину из той ерунды, что таскает с собой, – шепотом ответил сержант.
Тележка на первый взгляд была доверху завалена черными мешками. Но было там и кое-что еще, и это кое-что поблескивало в лунном свете.
– Зато я знаю, где она взяла эту ерунду, – прошептал солдат. – Украла с консервной фабрики.
– Да брось, утром на развалинах полгорода рылось, – сказал сержант. – Подумаешь, велика кража – пара банок с корнишонами!
– Да, но нельзя же это так оставить. Эй, вы! Дамочка! Можно я только взгляну на… – И солдат потянулся к тележке.
В тот же миг из таинственных недр ее выскочил неведомый демон, сплошь состоящий из зубов и горящих глаз, и цапнул его за руку.
– Черт! Помогите мне достать…
Но сержант уже пятился от тележки.
– Это Позор! Я бы на твоем месте отошел подальше.
Миссис Тахион хихикнула.
– Марс атакует! – прокудахтала она. – Шо, бананов нема? Это ты так думаешь, мой старый ночной горшок!
Она развернула тележку и поковыляла прочь, волоча ее за собой.
– Эй! Не ходите туда! – крикнул солдат, бросаясь вдогонку.
Старуха перетащила тележку через груду кирпича. За ее спиной рухнула часть стены.
Последний кирпич угодил по чему-то, что сказало: донн!
Солдат и полицейский замерли на полушаге.
Луна снова скрылась за облаками. В темноте отчетливо раздавалось тиканье. Оно доносилось словно бы издалека и чуть приглушенно, но в омуте тишины, разлившемся вокруг, оно казалось совершенно отчетливым и каждый тик-так отдавался в позвоночнике.
