Жизнь без Любви не имеет смысла;
Любовь – Вода Жизни,
Пей же ее и сердцем, и душой[1].
– Руми
Если бы во времена моей молодости кто-нибудь сказал: «Ты будешь писать книгу об отношениях», я счел бы этого человека ненормальным, поскольку полагал чувство любви всего лишь мифом, придуманным поэтами и голливудскими продюсерами. Они-то и хотели заставить людей мучиться из-за несбыточного. Вечная любовь? Жили долго и счастливо? Даже не думайте о таком.
Меня, как и всех нас, запрограммировали на естественный ход многих вещей, подчеркнув важность роли образования. Родители однозначно считали – без образования ничего нельзя добиться, но, с другой стороны, вся его ценность исчерпывалась разницей между напряженной жизнью простого землекопа и спокойной – чиновника с изнеженными руками.
Одним словом, родители целиком поддерживали мое стремление углублять образование. Например, живо помню, как возвращался домой, во втором классе. Мне, ученику миссис Новак, очень запомнился мир одноклеточных амеб и прекрасных водорослей, например уникальной водоросли спирогиры, увиденный с помощью микроскопа. Именно поэтому я настойчиво попросил у мамы купить для меня микроскоп, и она без всяких сомнений поехала со мной в магазин и наградила меня столь желанным устройством. Но когда я закатывал истерику в отчаянной попытке заставить маму купить кобуру, шестизарядный пистолет и ковбойскую шляпу, как у Роя Роджерса[2], мои мольбы остались без ответа.
Альберт Эйнштейн, а вовсе не Рой Роджерс, чьей личностью я увлекался совсем недолго, стал настоящим моим идолом и личностью огромного масштаба во времена моей юности. Эйнштейн заменял мне сразу Микки Мэнтла[3], Кэри Гранта[4] и Элвиса Пресли! Я просто обожал фотографию этого великого ученого с высунутым языком и пышной копной седых волос и, кроме того, всегда с интересом разглядывал Альберта Эйнштейна на крошечном экране телевизора – тогда еще диковинного изобретения, стоявшего в нашей гостиной. Эйнштейн чудился мне шаловливым, любящим и мудрым дедушкой.
Моего папу и Эйнштейна объединял поворот их биографий: оба относились к еврейским иммигрантам, однако с помощью выдающихся научных достижений смогли разорвать порочный круг предрассудков. В детстве, проведенном в нью-йоркском округе Вестчестер, я чувствовал себя изгоем, причем некоторые родители даже запрещали мне играть с их детьми, поскольку – совершенно беспочвенно – опасались распространения идей большевизма через меня, тогда еще маленького ребенка. Гордость и чувство защищенности охватывали меня при мысли о всемирном безмерном уважении по отношению к Эйнштейну, принадлежащему к еврейской нации.
Сочетание профессионализма учителей, сосредоточенности моей семьи на вопросах образования и особенно моей страсти просиживать долгие часы перед микроскопом позволило мне получить докторскую степень в области клеточной биологии и постоянную академическую должность в Школе медицины и общественных наук Университета Висконсина. По иронии судьбы только когда я ушел с работы и начал заниматься «новой наукой», включавшей исследования по квантовой механике, я начал до конца осознавать значимость глубочайшего вклада Эйнштейна и в науку, и непосредственно в наш мир.
Хотя я преуспевал в учебе и науке, во всем остальном, особенно в отношениях, я служил образцом нестабильности. И более того – еще слишком молодой и эмоционально неустойчивый, в двадцать лет я уже женился, а через десять лет своими мыслями о разводе вызвал крайнее недовольство у папы, считавшего брак всего лишь сделкой.
Теперь-то я вижу, что папа на самом деле так полагал. В 1919 году ему пришлось эмигрировать из России, охваченной голодом, революцией да еще и погромами, и с неимоверным трудом начинать все заново, стараться выживать. Вот мой папа и определял семейные отношения как рабочее партнерство, где брак выполнял роль только средства выживания вроде подбора невест по почте трудолюбивыми первопроходцами, поселившимися в 1800-х на Диком Западе.
Кажется, брак моих родителей перекликался с позицией папы «работа превыше всего», хотя моя мать, коренная американка, не разделяла такую философию. Родители трудились в поте лица шесть дней в неделю в успешном семейном бизнесе, но никто из их детей не может вспомнить, как мама с папой целуются или погружены в романтические переживания. Уже в подростковом возрасте я замечал назревающий кризис в их браке, поскольку пьянство отца серьезно усугубила ругань мамы, вызванная отношениями без любви. Мы втроем, с моим младшим братом и сестрой, в ужасе прятались в шкафах, ведь наш некогда мирный дом сотрясали бесконечные оскорбления. Временное перемирие возникло лишь с решением родителей, оставшихся вместе из-за детей, жить в разных спальнях. В 1950-х годах многие несчастливые семьи так и поступали, но в случае моих родителей модель их токсичных отношений нанесла несравнимо большую травму их детям, чем могло бы нанести расставание.
Тогда я во всем винил отца, но с возрастом наконец-то пришел к выводу: за разрушенные отношения и гармонию ответственны в равной степени и мама, и папа. Я переживал целые годы боли, потому как родительские конфликты, «отпечатанные» в моем подсознании, позже сказывались и на корню уничтожали мои значительные усилия по созданию любовных связей с женщинами. Разрыв с женой стал для меня горьким опытом, просто катастрофой, прежде всего, потому что две наши дочери, сейчас уже состоявшиеся и в семье, и в карьере, тогда были всего лишь замечательными детьми. В итоге я не только поклялся больше не жениться и горячо поверил в иллюзорность настоящей любви, но и твердил целых семнадцать лет во время бритья одно и тоже: «Все, больше не женюсь!»
Конечно, я не был совершенным и очень мало подходил для отношений! С одной стороны, даже мой утренний ритуал не заслонял биологическую потребность для всех организмов, от отдельных клеток до наших тел, состоящих из 50 триллионов клеток, – желание соединиться с другим организмом.
Моя первая большая любовь была стереотипом – мужчина постарше с тяжелым случаем задержки эмоционального развития влюбляется в молодую женщину и переживает быстрый, управляемый гормонами роман в «подростковом» стиле. Целый год я счастливо плыл по жизни под кайфом от «любовных зелий», нейрохимикатов и гормонов, циркулирующих в моей крови, о чем вы прочтете в главе 3. Мой наивный роман неизбежно потерпел крах и «сгорел», поскольку девушка сообщила, что ей нужно «пространство». Она «проскочила» кратковременный период наших отношений и «упала» прямо в объятия хирурга по сердечно-сосудистым заболеваниям. Я провел год в большом пустом доме, мучился от боли и страдал по женщине, которая меня бросила. Резкий отказ от привычки ужасен не только для героиновых наркоманов. Если ваша биохимия возвращается к обычным гормонам и нейрохимическим веществам после неудачной любовной связи, то он ощущается еще хуже.
