Часть Первая. Когда идёшь над пропастью
20 июня 1986 года, 18:32. Афганистан, гора Яфсадж.
Остались в живых только я и таджик Расул. Жара, вонь, настырные чёрные могильники кружат прямо над головой, издавая чудовищные звуки. В сумерках я то и дело теряю сознание, пока Расул тащит меня по горячим камням в сторону света. Я судорожно сжимаю в руках оторванную в бою кровоточащую ногу. Кто знал, что нога отдельно от тела может столько весить?! Каждый раз, когда нога выпадает из рук, Расул останавливается и ждёт, пока я её найду. Он что-то бормочет на своём. «Ту метавони. Ту метавони”…
Здоровая нога больно бьётся о горячие камни. Глаза мои залиты кровью, я плохо вижу. В разреженном горном воздухе усиливается гул. Главное, не потерять ногу и доползти до людей. Только бы выжить, только бы выжить… Голова наливается тяжестью. Какое-то смутное воспоминание пытается пробиться сквозь затуманенное сознание. Вижу мамины руки, она прикладывает к моей разбитой коленке лист подорожника… В тот день в далёком детстве я упал с дерева в церковном дворе и поранил ногу. Что я делал в церкви?
– Ту метавони, ты сможешь! – сквозь нарастающий в горах тревожный гул слышен крик Расула.
Я не понимаю, это он мне кричит или себе. Расул отчаянно тащит меня по раскалённой горе. Мне кажется, я слышу скрежет его зубов. Могильников становится всё больше и больше. Я держусь изо всех сил. Грудь распирает ноющая боль, в висках стучит. Гора полыхает ярким пламенем. Где-то далеко воет сирена. Кровь, всё залито кровью.
Новосибирск, середина августа 2019 года.
Я проснулся в холодном поту, судорожно нащупав влажную простыню. Опять этот сон. Каждую ночь я выпиваю двойную дозу снотворного, чтобы не слышать этот повторяющийся ночной гул. Но снотворное не работает. Сердце опять колотится так, будто просится наружу. «220», – определил я автоматически. Я научился измерять свой пульс давно, ещё на той войне. В темноте нащупал костыль. Холодное дерево привело меня в чувство.
Лунный свет осторожно пробирался в комнату, очерчивая узкую световую дорожку. Я кое-как доковылял до окна, открыл форточку и глубоко вдохнул таёжного воздуха… Тихо. Тридцать лет я слушаю эту оглушительную тишину. Тихо настолько, что я даже слышу, как тяжело дышит тайга. Я наслаждаюсь этими недолгими мгновениями перед рассветом. Ещё несколько минут, и всё закончится. Совсем скоро солнце начнёт просвечивать лес изнутри, как на рентгене.
Я сел на подоконник, скрутил самодельную папиросу и закурил. Закашлялся от жгучей махорки. Я не курю фабричные сигареты. Их дыма не хватает, чтобы погрузить моё больное сознание в едкую тьму. Крутить махорку меня научил Расул. Помню, как на «учебке» он ловко соорудил мою первую армейскую папиросу. На той войне курили все и всё. Когда заканчивались запасы джарса, в ход шла вся трава в округе. Обкуренные, мы уже не разбирали ни запаха, ни вкуса. Имел значение только дым. Он моментально проникал в мозг и выкуривал всё лишнее.
Мои мысли прервал громкий шелест крыльев. Это лесной филин, Яшка. Он грузно опустился на подоконник и двусложно заухал.
– Ну, здравствуй, Яков! Давненько тебя не было!
Яшка живёт в дупле старого дуба на дальней лесосеке и прилетает ко мне только в исключительных случаях. Когда чувствует, что со мной что-то не так.
Филин вопросительно наклонил свою голову, крутящуюся на неподвижной шее как на шарнирах. На меня уставились два круглых красных глаза.
– Нога окаянная, ноет как живая, – пожаловался я, показывая глазами на безжизненную культю.
Отсутствующая правая нога не даёт мне покоя с тех самых пор, как её ампутировали. Она будто отказывается принять факт своего физического отсутствия. Я просыпаюсь по ночам от жуткой боли, когда всё тело простреливает электрическим током. Такие боли называют фантомными. Мозг, запомнивший, что на месте обрубка когда-то была здоровая нога, посылает в это место импульсы. Не найдя выхода, они пробивают током каждую клетку моего надломленного организма.
– А ты слышал, Яшка, что после смерти человеку дают последний шанс вернуться и прожить ещё тридцать три года?
Филин неуверенно потоптался на старом подоконнике.
– Правда есть одно условие, нужно понять главную фатальную ошибку, допущенную при жизни. А вот это задача…
Мы сидели на подоконнике – одноногий егерь и старый лесной филин. Ни у меня, ни у него в этом лесу нет никого ближе. Впрочем, есть ещё собака по кличке Аяла. Это моя вторая Аяла. Первую я потерял давно, на афганской горной заставе.
Зардевское ущелье. Афганистан, март 1986 года.
После шести месяцев учебки я попал в распоряжение пограничной заставы Гульхана на военную базу Ярим. База располагалась у подножия Зардевского горного ущелья, где за год до моего прибытия прошла самая крупная зачистка от боевиков.
По рассказам одного из дембелей, Лёхи, в тот день как раз завезли новое обмундирование: настоящие кожаные белорусские кроссовки, рубашки из плотного сукна с блестящими пуговицами и чёрные ремни с коваными бляшками. Счастливые, в обновках, солдаты отправились исследовать устье местной реки, где и попали в засаду, оказавшись живыми мишенями для душманов. Те зверски расправились с каждым, докалывая раненых вилами на месте. Многим из ребят до дембеля оставались считаные дни. Две недели спустя за убитых отомстили масштабной операцией, в ходе которой сотни боевиков были взяты в плен. На многих из них были те самые белорусские кроссовки.
– Те кеды мы в цинковые гробы положили, хотя на кой они им, – сказал тогда Лёха, смачно сплюнув в сторону.
С Лёхой я познакомился в первые дни службы. Хилый, невысокого роста, "доход", одним словом. Сначала я принял его за салагу и даже как-то, нажравшись бражки, послал его за джарсом к землякам во второе отделение. Помню, я тогда проспал построение после изрядной попойки и, проснувшись, в ужасе кинулся во двор казармы.
Лёха сидел у ворот на корточках и вяло курил самокрутку. Щуплый, полтора метра в прыжке солдат не обратил на меня ровно никакого внимания. Меня это жутко возмутило:
– Эй ты, недовесок, греби сюда!
Салага посмотрел на меня, едва приоткрыв полузакрытые глаза. Было не понятно, услышал он меня или нет.
– Ты чё, нюх потерял??? Воды принеси, одна нога здесь, другая там!
– Где это там? – наконец произнёс солдат, коверкая и растягивая слова.
– Ща покажу!
Покачиваясь от количества выпитой накануне бражки, я доковылял до доходяги, взял его за шкирку и, приподняв хлипкое тело до уровня своих глаз, плюнул ему в лицо.
Солдатик напрягся, аккуратно вытерся рукавом гимнастёрки и пошёл прочь, что-то бормоча под нос. За свой поступок я поплатился, когда меня избили до полусмерти за казармой свои же «зёмы». Как я потом узнал, «салага» Лёха (на самом деле он его звали Исмаилом) слыл ротным героем, завалив как-то в одном бою аж десятерых духов. Лёха тогда стоял один в охране, когда всё отделение было дислоцировано в соседнюю деревню. Его напарник ушёл в самоволку, и он один на один бился с душманами, отбив заставу и склад вооружения. Вот тебе и «доход»…
