После внезапной утраты своего любимца, Александра Ланского, государыня Екатерина Алексеевна от долгих страданий и переживаний, выглядела весьма исхудавшей и изрядно поблекшей. Eе фрейлины и наперсницы Анна Никитична Нарышкина, Анна Степановна Протасова и Мария Саввишна Перекусихина все время находились в соседней комнате, прислушиваясь к каждому шороху в спальне императрицы. Екатерина тенью соскользнула со своей постели, босиком прошла к большому овальному, в бронзовой оправе, зеркалу. Левой рукой, нетвердо упершись о спинку стула, правой приглаживая спутавшиеся длинные волосы, она разглядывала себя и едва узнавала в отражении ту, прежнюю плотно сбитую, крепкую, румяную, излучающую взглядом радость, всегда с приветливой улыбкой – императрицу Екатерину Вторую. Она обратила особливое внимание на свои глаза: поразительно, но они более не блестели. Она повела глазами направо, затем налево и, обессиленная, села на стул.
«Ужели они более не заблестят? – подумала она. – Ужели я потеряла их блеск вместе со слезами, что вылила из-за Сашеньки?»
Она протянула легкую руку к столику, взяла маленькое зеркальце с золотой ручкой. Снова повела глазами. Зеркало отражало смертельную бледность лица и невыразительные затуманенные, потухшие глаза. Слезы потекли безостановочно. Она всхлипнула, в голову пришли унылые мысли:
«И ни к чему мне теперь ни блеск, ни красота, когда нет моего любимого… Ничто и никто мне не надобно! И отчего же я не заразилась от него сей прилипчивой скарлатиной! Лучше бы я умерла! Пусть бы Павел стал править вместо меня. За двадцать два года, я примерно много сделала для России».
Она встала, медленно оглядела комнату, неуверенной походкой подошла к окну. Холодный вид со стороны залива, аллея деревьев к ней… Петергоф и раньше давил на нее воспоминаниями о прошлом, связанных с ее покойным мужем – императором, а теперь просто выводил ее из всякого равновесия. Но и назад, в Зимний дворец, она не желала ехать. Там, где она была счастлива… Там, где теперь за окном она не увидит даже могильный холм от ее любимого Сашеньки. Намедни ей поведали, что кто-то испоганил его могилу, и ее перенесли в другое место. Неймется ее тайным врагам…
Почему-то вспомнился граф Кирилл Разумовский, который вдов уже более десяти лет. Каково ему? Тоже не сладко, тем паче, что с ним осталось семеро детей. И ведь ничего, пережил. Как ни говори, любил же свою жену. Теперь, сказывают, графом Кириллом правит моложавая племянница покойной жены, Софья Апраксина. Екатерина тряхнула головой: зачем ее посещают странные, ненужные мысли?
Перекусихина уговорила ее позавтракать. С трудом проглотив маленькую чашку кофе, она села у окна, безотрывно уставившись глазами в плывущие облака. Вбежала ее любимая левретка Мими, заботливо привезенная на следующий же день по ее приезде в Петергоф. Она вскочила ей на колени. Рука автоматически опустились ей на спинку, но ее присутствие никак не отвлекло Екатерину от созерцания пустоты за окном. Сидевшая тут же, на диване, Саввишна не спускала с нее страдальческих глаз, готовая подлететь к ней по любому ее знаку.
Екатерина оглянулась на нее, Мария Саввишна хотела что-то ей сказать, но Екатерина отвернулась и паки устремила взор к серо-голубому небу, где медленно плыли, каждое мгновенье, видоизменяясь, красивые белые и сизые облака. Уставив к небесам заплаканные глаза, она с горечью раздумывала, за что Всевышний так сильно наказал ее? Ужели она не добра, не милосердна, не снисходительна? Ужели ленива, не правильно правит народом? Да, она грешна, как и все люди. Можливо, даже пуще многих. В чем же ее главный грех? Что сластолюбива? Не может жить без мужской ласки? Слишком молоды ее фавориты? Екатерина протяжно, едва слышно, выдохнула. Пожалуй, да. Все ее грехи связаны с ее чрезмерной чувствительностью. Но не потому, что сластолюбива. Хотя, возможно и оное присутствует. Однако, она всегда искала, прежде всего, человека, которого она могла бы любить душою. Не ее вина, что сумела так полюбить токмо Потемкина и Ланского. Потемкина любила до сумасшествия: ему она отдала свое сердце. Но счастлива была токмо с Сашенькой Ланским: ему она отдала, пожалуй, саму свою душу. Александр Дмитриевич не мешал ей править и любил ее и даже обожал, как женщину. Что еще надобно было ей, вечно ищущей любви и понимания? Всевидящий Господь Бог забрал у нее самого дорогого человека, каковой токмо мог встретиться на ее пути. Не будет более такового… Таковых более нет в целом свете!
Подбородок Екатерины задрожал. С трудом сдерживая стон, она прижалась лбом к прохладному оконному стеклу. Нет, она не ожидала такого грозного наказания. Бедный мальчик, не пожил, поплатился за ее грехи. Опять заструились слезы. Она встала, собака спрыгнула с колен, тявкнув, ткнулась в туфельку хозяйки, но Екатерина, не обращая на нее никакой аттенции, медленно перешла к другому окну. Мокрые глаза все так же неотрывно смотрели на небо. Где-то там теперь обитает ее ангел – Сашенька. В голове мелькнула часто повторяемая им старая русская поговорка: «Изнизал бы тебя на ожерелье да носил бы в воскресенье». А она ему отвечала на сие: «Ты у меня один-одним, как синь порох в глазу». Мысленно она просила, чтобы его лицо появилось в небесной дали, чтобы плывущие серо-белые облака скроили его прекрасное лицо, его улыбку. На мгновение ей показался какой-то полупрофиль, она быстро смахнула слезы, пока напряженно всматривалась, лицо размылось и исчезло. Обессиленная, она подсела к Перекусихиной, обнялась с ней и паки горько заплакала. Та, ловко подложив ей под спину маленькую подушку, гладила ее по голове и ласково приговаривала:
– Душенька, голубушка, ну успокойся, не кручинься, радость моя, не то сама я здесь и помру, матушка моя, раньше тебя. В этом мире, лучше не любить! Сама ведаешь, царица моя, где любовь там и напасть! Верно говорят: лучше ждать и не дождаться, нежели найти и потерять. Пойдем, птичка моя, приберем тебя, красавицу мою. Посмотри на себя – волосы твои прекрасные не прибраны, глаза потухли совсем, нос и губки распухли, красота ты моя ненаглядная, царица русских сердец! Доколе же ты будешь кручиниться, матушка? Миленький-то твой сверху смотрит на тебя и сам плачет, не хочет твоего такового горя зрить. Ему там с Господом Богом нашим знатно. Придет время, свидитесь… А теперь-то, думать надобно об жизни, царица, ты, наша разлюбезная…
