Из всех маскировок эта, наверно, моя самая любимая.
Платиновые волосы, подстриженные чуть ниже плеч, выкрашены в контрастный темно-рыжий и собраны сзади в хвостик. Зеленые контактные линзы на голубых глазах смотрятся вполне естественно. Помятая рубашка с крохотными серебристыми пуговицами, поблескивающими в темноте, местами торчит из-за пояса; легкая военная куртка, черные брюки и ботинки со стальными носами сидят как влитые; плотный серый шарф, намотанный на шею, закрывает подбородок и рот. Темная солдатская кепка надвинута на лоб, алая рисованная татуировка на левой стороне лица совершенно меняет облик. При мне неизменные наушник и микрофон. Республика настаивает.
В большинстве городов я бы привлекал еще больше взглядов идиотской гигантской татуировкой – штука, должен признать, довольно приметная. Но здесь, в Сан-Франциско, я не очень выделяюсь на фоне других. Местная мода – первое, на что я обратил внимание, когда мы с Иденом переехали во Фриско восемь месяцев назад: молодежь наносит черные или красные рисунки себе на физиономии, кто-то – маленькие и изящные вроде герба Республики на висках или чего-нибудь в таком роде, кто-то – большие и аляповатые вроде громадного изображения географических очертаний Республики. Сегодня я выбираю довольно нейтральную татуировку – я не настолько предан стране, чтобы малевать ее герб у себя на лице. Оставьте это Джун. А на моей щеке красуются стилизованные язычки пламени. И так сойдет.
Опять бессонница, и я вместо сна гуляю в одиночестве по сектору под называнием Марина, очень похожему, на мой взгляд, на холмистый вариант лос-анджелесского сектора Лейк. Вечер прохладный и очень тихий, ветер с залива несет мелкие брызги. Улицы узкие, мерцают от влаги; изрытые выбоинами здания, возвышающиеся по обеим сторонам (большинство из них такие огромные, что вершины исчезают в низких облаках), совершенно по-разному расписаны выцветшими красными, золотыми и черными красками. По бокам строения укреплены огромными стальными балками для защиты от землетрясений, которые случаются здесь раз в два месяца. Через каждые два дома установлены громадные информационные экраны высотой в пять-шесть этажей, из динамиков несется обычная республиканская пропаганда. Воздух соленый и горький, словно дым и промышленные выбросы смешались с запахом моря, а к ним присоединился еще и слабый душок жареной рыбы. Иногда, поворачивая за угол, я вдруг натыкаюсь на воду, и у меня промокают ботинки. Город уходит прямо в океан, и на горизонте видны сотни наполовину затопленных зданий. Каждый раз, глядя на залив, я вижу руины Золотых Ворот – искореженные останки старинного моста, громоздящиеся у противоположного берега. Мимо меня время от времени стайками проходят люди, но в остальном город погружен в сон. Редкие костры освещают проулки в местах скопления бездомных обитателей сектора. Очень похоже на Лейк.
Впрочем, я думаю, есть и отличия. Скажем, городской стадион Испытаний – пустой и неосвещенный – расположен чуть вдали. Или – здесь меньше полицейских в бедных секторах. Или граффити на стенах. По последним граффити всегда можно получить представление о настроениях горожан. Многие послания из тех, что я видел недавно, выражают поддержку новому Президенту Республики. «Он – наша надежда», – провозглашает одно из них. Другая надпись утверждает: «Президент выведет нас из тьмы». Если хотите знать мое мнение, такие заявления чересчур оптимистичны, но я считаю, их появление – хороший знак. Вероятно, Анден делает правильные шаги. И все же время от времени я вижу другие слова: «Президент – врун». Или: «Промывка мозгов». Или: «Тот Дэй, которого мы знали, мертв».
Ничего не могу сказать. Иногда мне кажется, что доверие между Анденом и народом сродни тонкой ниточке… и эта ниточка – я. К тому же я не исключаю: граффити, выражающие поддержку Президенту, – липа, их пишут специальные чиновники. А почему нет?
С Республикой ни в чем нельзя быть уверенным.
У нас с Иденом во Фриско квартира, конечно, в богатом секторе, носящем название Пасифика, мы живем там с экономкой Люси. Республика должна заботиться о своем самом разыскиваемом шестнадцатилетнем преступнике, ставшем героем. Я помню, как растревожил Люси (крепкую, полную пятидесятидвухлетнюю даму, одетую в цвета Республики), когда она впервые появилась у наших дверей в Денвере.
– Республика назначила меня помогать вам, мальчики, – сказала она, войдя в нашу квартиру; ее глаза тут же остановились на Идене. – Особенно малышу.
И конечно, мне это не понравилось. Ведь я два месяца вообще не выпускал Идена из виду. Мы ели, сидя бок о бок, спали рядышком. Один он никогда не оставался. Я даже у двери туалета стоял, когда он справлял нужду, словно солдаты Республики могли каким-то образом засосать его через вентиляцию, вернуть в лабораторию и распилить там на части.
– Вы Идену не нужны, – отбрил я Люси. – У него есть я. Я забочусь о нем.
Но по прошествии двух месяцев я стал сдавать. Выдавались дни, когда я чувствовал себя хорошо, а случалось, не мог подняться с кровати – так раскалывалась голова. В такие дни Люси брала бразды правления в свои руки, и после нескольких скандалов у нас с ней все кое-как устаканилось. Люси готовит классные пироги с мясом. Она переехала вслед за нами во Фриско. Она гуляет с Иденом. Следит за моим графиком приема лекарств.
Устав идти, я замечаю, что вместо Марины оказался в более богатом соседнем районе. Останавливаюсь перед клубом с металлической табличкой «ОБСИДИАНОВЫЙ ЗАЛ» на двери. Я соскальзываю спиной по стене, сажусь на корточки, кладу руки на колени и ощущаю вибрации музыки. Через ткань брюк чувствую ледяной холодок моей металлической ноги. На здании напротив красное граффити: «Дэй – предатель». Я вздыхаю, извлекаю из кармана серебряный портсигар, достаю длинную сигарету. Провожу пальцами по надписи, вытесненной во всю ее длину: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ САН-ФРАНЦИСКО». Лекарственные сигареты. По рецепту врача. Дрожащими пальцами вставляю ее в рот и закуриваю. Закрываю глаза. Затягиваюсь. Постепенно забываюсь в облачках голубоватого дыма, жду, когда начнется сладостное галлюциногенное действие.
Сегодня оно не заставляет себя ждать. Вскоре постоянная тупая головная боль исчезает, и мир вокруг преображается и мерцает. Я знаю: причиной тому не только дождь. Рядом со мной сидит девушка. Тесс.
Она усмехается – я так хорошо знал эту ее улыбку, когда мы обретались на улицах Лейка.
