Да что ж! ш?
Ступеньки! Ступеньки!
За цирк ЧТО с ободранными стенами? – гнусавит Эльза,
– Вон, они. Этот Петя, Этот Федя.
Снова присали забор, – закончила.
– А?!
– Поцелуй менЯ, – сально крикнул Петр, заодно уважение у Федора выигрывая.
Девочка в бунте: “ Дебилы… Ой йо! Ну что за гвозди в полу? Они -то откуда?! Отец еще рвется сюда ежедневно. Так, вот дверь. Куда мне? Мне направо».
Темный коридор- тоннель без света. Масенькая Эльза в голубеньком нежном платье уверенно топала в гримерку номер 5 с надписью «пидарас».
Да, дверь заменить не могли, а покраска не покрыла отношения сотрудников цирка к ее отцу. Который, к месту говоря, работал клоуном.
Паап, я здесь, – запыхавшись крикнула Эльза, ворвавшись в гримерку.
– Даже сбежала с народной литературы ради тебя!
– Эльза, во-первых, ты – Маша. Твой псевдоним мне не по душе. Во-вторых, что значит народной?
– Он о народе! Фольклор наш русский, понимаешь?! Где душу русскую нам – детям показывают, пап. А за Машу, хорош! Я самая настоящая Эльза! Эльза закулисная.
– Да какого хера, Машенька? Еще и закулисная? Про душу русскую, я поспорю с тобой.
Потому что может и нет ее, этой души русской. Возможно, Машенька, это прикрытие, чтобы народ смог вынести гнет и можно было лить в уши про русскую душу.
Понимаешь, это установка! Не больше.
– Пап, вот про Эльзу, один раз скажу свое отношение и больше давай к этому не возвращаться. Я считаю так: имя тебе дают другие, а называть себя ты должен сам. Подумай, в этом что-то есть.
Про русскую душу, может и прав. Что мы все на ней так помешались? Что она значит?
Я только про нее слышала, что русская душа – это, в самом главном, та, что выносит большие страдания, способная отдать себя за родину и вынести много лишений, или последнее отдать. Вот и все. В этом мы с тобой сошлись.
Разговор Афанасия и Маши не был похож на разговор маленького ребенка 9 лет, 6 месяцев и отца.
Они были больше напарниками, которые в тайне любили друг дружку, но показывали, что недолюбливали.
– Пошел на сцену, давать мастер-класс по эмоциям, – сообщил Афоня. Он закинул за рукав стопочку коньяка с нулями звезд и шально погнал на сцену.
Ему было трудно. Ведь 2 часа в день клоун стоял на сцене, а в остальные 22 превращался во вдумчивого и раздраженного философа, который готов был жизнь слить, слить все и к черту, но не сливал.
– Чешется, – подумала Эльза, одной рукой почесывая зад, а другой отодвигая закулисную штору. Штора была тяжелой, но приходилось держать.
И двигать влево и влево.
– Прррра! – с прыжка и на сцену бухнул Афанасий!
Его представление и состояла из этого прыжка. Он нравился постоянным зрителям.
А в остальные 30 минут, сам позевывая, клоун пытался изобразить то смех, то слезу выдавливал из красного глаза, то плевался отчаянием, то раздувался от гордости, то выл безумием.
Цель его была передать зрителям эмоции.
– Жалко его, – огорчалась Эльза. Во взгляде ее отразились сострадание с отчаянием.
– Ну как ты держишься, как ты изображаешь! – - шептала она, злясь потихоньку, играя в роль закулисного критика и пропуская местами ядреный мат, который позволяла себе только наедине. Ведь девочки в ее возрасте вообще такого знать не должны.
На следующий день, Эльза не ходила к Афанасию, где писят Петя с Федором. Она осталась дома и изнемогала: «что делать?; чем себя занять?; ни есть, ни читать не хочу! даже фольклор с русской душой!».
Отнюдь, увольте! я Эльза или кто?» – охрипшим голосом вбросила она. Она так давно не говорила, что связки работать отвыкли.
После очередного выступления папы, дня два ходила в тишине. И понятно, почему.
– А! – точняк! – Эльза загорелась делом! Понеслась в кладовку, и пошла рыться: девочка встретила на полках давно протухшие засолки, запылевшую соковыжималку, полосатый шерстяной плед, – это не то, и это!
– А, нашла! – половой тряпкой был накрыт странный округлый предмет.
