В суету городов и в потоки Машин. Возвращаемся мы, просто некуда деться… В. Высоцкий.
…Зима в тот год наступала рано. Северный морской путь уже в конце сентября затянуло шугой. Местами громоздились причудливой формы торосы, через них приходилось продираться строго в кильватер за ледоколом. Судно то разгонялось, то становилось на дыбы, отрабатывая самый полный назад. Случались ощутимые толчки о крупные льдины, и тогда на мостике пристально всматривались в собственную кильватерную струю, нет ли пробоины.
С очередной вахты Валерий выползал на свет божий с желанием лечь там, где стоял. Машинный журнал пестрел записями манёвров, за колонками цифр – изнурительная работа. На редкой вахте не случалось сбоев в работе автоматики реверсирования. Словно обезьяне, все четыре часа вахты приходилось метаться по машинному отделению, выполняя манипуляции по поддержанию силовой установки в безопасном манёвренном режиме. Звонки телеграфа следовали один за другим, заставляя всякий раз вздрагивать от их пронзительности.
После вахты Валерий вышел на верхнюю палубу, накинув телогрейку. Вокруг, сколько охватывал взор, белая пустыня. Длинными прыжками, озираясь, улепётывала от них чета белых медведей. Поодаль мелькнуло в полынью блестящее чёрное тело тюленя с добычей в зубах.
Под днищем в темно-свинцовой воде бурлит своя невидимая жизнь – она везде, даже в горячих песках пустыни… Какая она там, на далёких звёздах? Над головой блеклое небо, как от многочисленных стирок некогда голубая его рубашка. С кормового пятачка ледокола оторвался вертолёт ледовой разведки. Судно остановилось – шуршание о лёд затихло. Медведи, отбежав на почтительное расстояние, присели, вытянув носы в их сторону. Бумажные дела заставили уйти в каюту. Инвентаризация – работа нудная и кропотливая, Валерий работал часа три. Когда цифры сложились в логическое окончание, расслабившись, откинул голову, закрыл глаза: чувствовалась повышенная вибрация корпуса с нарастающей прогрессией. Сразу же поспешил наверх, где увидел громаду надстройки ледокола, нависающую над баком судна. Оказалось, их взяли на «усы» – жёсткую металлическую сцепку. Буксировали всю ночь до чистой воды. Мощная силовая установка ледокола с подработкой своей позволяла двигаться гораздо быстрее, узлов восемнадцать-двадцать вместо штатных десяти-двенадцати, но с повышенной вибрацией. Винт судна скорее догонял струю, нежели её создавал, шлёпая вхолостую. Вибрация создавала повышенный риск неприятностей. От биения гребного вала расквасило сальник дейдвуда – забортная вода хлестала через шахту, растекаясь под пайолами, но осушительные поршневые насосы системы Вартингтон справлялись с нагрузкой. Пресловутый план-график заставлял терпеть неудобства, принуждая рисковать и тянуть с ремонтом до прихода в порт.
К вечеру следующего дня, с выходом из полосы льдов, пошли самостоятельно к порту Мурманску. Пришвартовались к причалу. Сквозь холодную мглу и нависающие портальные «гансы» едва проглядывало небо. Валерия, как и судовую дворнягу Бульку, всякий раз при толчке о причал неудержимо тянуло на твёрдую землю. Не забыть, как он последний раз сходил на берег: это было в порту Певек месяц назад. Судно стояло на рейде в полумиле от берега, шла выгрузка керосина и дизтоплива по донному трубопроводу в аэропорт. Между судном и берегом примерно раз в час сновало плавсредство неопределённой формы и содержания, доставляя людей с берега и на берег. Гладкая металлическая палуба, отполированная временем до блеска, позволяла только стоять, держась за леер, охватывающий рубку, – с большим трудом удавалось держаться на скользкой мокрой палубе. Основное желание – коснуться земли, заодно открыть для себя тундру, о которой хотел знать больше, чем по описаниям Джека Лондона. В северно-западных территориях тогдашней Канады и США тундра другая, там теплее. Ландшафты разные, соответственно. Узнать ощущением кожи, глазами – уединиться с ней. Стоило лишь на несколько шагов отдалиться от твердыни береговой кромки, как нога провалилась в скрытую от взора рытвину с водой. Промочив носки, стал двигаться осторожнее. Мшаник плотно затянул все неровности, Валерий внимательно всматривался, хотя и эта предосторожность не помешала ещё много раз провалиться, к счастью, неглубоко. Миновали низинку, коварные ловушки пропали. Он поднялся на сопку, посмотрел вдаль: впереди безбрежный простор!
За сопкой – сопка, до самого горизонта. В однообразии буро-зелёного тона сколько затаённой красоты и жажды жить в каждой отдельной стеблинке растительности. Они тянулись, подобно выразительным головкам подсолнуха, к угасающему свету полярного дня. Как неброско, но как содержательно!
Валерий шёл долго, вдыхая прель ягеля, незаметно для себя отрешился от действительности, вошёл в роль персонажа повести Джека Лондона, бредущего
в меркнущем сознании к спасительному океану. Шёл, пока не устал, а обернувшись, не увидел ни водной глади, ни спасительного вагончика на берегу, куда высадился, – вокруг пологие склоны сопок, переходящие плавно в небо без чётких границ. Тянуло заглянуть дальше, подняться на самую высокую сопку: «Что там?» А ноги в чавкающих туфлях желали отдыха, натруженные мышцы ныли. Надёргав солидный пук мха, устроился на нём, обрадовавшись ударившему в нос знакомому терпкому запаху грибницы. Небо висело на неопределённой высоте. Но и без той манящей бирюзовой бездонности ощущения бесконечности не пропали.
Невдалеке, с длинного склона, тяжело поднялась белая цапля, её ни с кем не спутаешь. Сделав круг, набрала высоту и растворилась в серой мгле, оставив в воздухе свои очертания в белом ореоле – насыщенный влагой воздух имеет свойство хранить зрительную память. Но перед ним не мираж?! Ореол принял вполне материальные радужные очертания. Он обретал физические формы по мере приближения к Валерию. Через несколько мгновений поле обзора окутало белым туманом позёмки. В глазах появилась резь, пропала чёткость зрения. Сдавив интуитивно глазные яблоки, от ощущения, увы, не избавился: перед глазами поплыли пульсирующие круги в сиреневых разводах, стало невозможно смотреть широко открытым взором. Через прищур, с замершим дыханием, он всё же разглядел округлый серебристый предмет в форме диска, повисший на расстоянии полуметра от земли. Диаметр его составлял три-четыре метра. Всё произошло стремительно быстро – явление не успело вызвать у него иных чувств, кроме интереса, связанного с прошлыми его контактами. Валерий стоял и ждал признак жизни, но диск лишь едва заметно пульсировал поверхностью, будто внутри был заполнен водой, ещё не успокоившейся от инерции движения. Валерий сделал робкий шаг навстречу, но ткнулся в невидимую преграду – его пружинисто отталкивало назад. «А неплохо бы пролететь над просторами тундры на этом аппарате», – не успел подумать Валерий, как его безудержно, невидимой силой магнита втянуло вовнутрь и мгновенно взмыло на большую высоту. Представьте себе собственный полёт ни на чём. Это был полёт внутри прозрачного воздушного шара. Валерий оглянулся за высокую сопку, которую хотел преодолеть – сквозь пелену насыщенного влагой воздуха он увидел другой такой же диск, но более значительных размеров, распластавшийся в равнинном стыке у основания следующей пологой сопки. Его диск пошёл на снижение – обозначилась знакомая береговая черта и игрушечный сверху пароходик. Ещё через мгновение Валерия буквально выплюнуло под вагончик на берегу, где он завалился набок, попытавшись встать. Голова шла кругом – Валерия стошнило. Из тамбура вагончика выглянула раскрасневшаяся физиономия чукчи: «Русская тозе напилась?»
