– Ты контрольный выстрел сделал? Я что-то не слыхал!
Высокий полноватый мужчина в пиджаке от Оскара Якобсона, через плечо оглянулся на кусты у ограды стадиона. Своей чернильной синевой пиджак сливался с весенней московской ночью.
От ограды только что вернулся юноша в джинсовой рубашке. Полный господин снял тёмные очки в платиновой оправе, аккуратно сложил их и опустил в нагрудный карман.
– Нет, шеф, не было возможности, – ответил парень в джинсе. – Мимо люди шли по Дружинниковской. Выстрел мог меня обнаружить. А глушителя у меня нет…
– Так вернись и сделай сейчас! – Человек в дорогом пиджаке постучал согнутым пальцем в ветровое стекло своего «Мерседеса-600».
Оттуда немедленно появились трое молодых людей в кожаных куртках и одинаковых японских тёмных очках.
– Фонаря надо заваливать, как лося! Пока мозги напрочь не вышибешь, успокаиваться нельзя. Идите с ним! – указал мужчина на юношу в джинсовой куртке. – Антон, я к тебе претензий не имею. И после тебя проверку не пускаю. – Шеф несколько секунд смотрел на слабо светящиеся, но всё равно нарядные витрины магазина «Элза мода Италиа». – Помню, что ты – мастер спорта по стрельбе, и не промазал ни разу. И всё же, – мужчина хлопнул юношу по плечу, – проверь. Здоровее будешь.
Вся четвёрка скорым шагом двинулась через узкую Дружинниковскую улицу к заросшей кустами ограде стадиона. Раздвигая ветки и перешагивая через корни, люди вошли в кусты и захрустели битым стеклом. Среди уже густой, но ещё молодой листвы вспыхнули их фонарики.
– Где он был, Тоша? – спросил один из кожаных, наморщив лоб.
Тот проверил один куст, второй, третий. Другие работали так же внимательно и собранно, но никого не обнаружили.
– Вот здесь лежал! Видишь, кровь? – спокойно сказал один из них, самый старший и опытный.
Он присел на корточки у ограды, вымазанной в краске и исписанной громадными, кривыми буквами. Но свежие алые потёки прямо на глазах расползались по грязной извёстке, поблёскивали в электрическом свете фонарей и, кажется, ещё не утратили своего тепла.
– А где Фонарь сейчас? – Юноша в джинсовой рубашке спросил это так же равнодушно, как бы у себя самого.
Он ещё раз осмотрел место, вспомнил всё до мелочей, и понял, что шеф оказался прав. Фонарь очухался и ушёл, причём после выстрела в аорту – по-видимому, на сей раз неудачного. Но всё равно – ранение тяжёлое, крови вылилось много, и сил надолго не хватит. Сейчас бывший десантник был в горячке, в стрессе; потому-то и потребовалось ему всего десять минут. Вот, пожалуйста, ещё кровь – на сигаретной пачке и на корне тополя.
– Где-то рядом. – Блондин в кожанке вышел на тротуар и огляделся. – Далеко он такой не уйдёт. Вопрос в том, куда он направится. Москву он знает, сволочь. Его часто сюда на разборки посылали. Некоторые себе даже могилы рыли за Кольцевой – Фонарь заставлял. Скелетов у него в шкафу достаточно для того, чтобы не считаться невинной жертвой. – Блондин, не выключая фонарика, нагнулся над тротуаром. – Сейчас мы его, как миленького, вычислим. Он здорово наследил.
– Я доложу! – Антон, тяжело вздохнув, перешёл Дружинниковскую. Полноватый мужчина ждал его, рассматривая итальянские аксессуары на мерцающих витринах.
– Ушёл? – спросил он, словно уже зная ответ.
– Так точно, шеф. Это – моё упущение, и я готов ответить, – покорно склонил голову Антон.
– Пока ты мне нужен, чтобы его найти. – Мужчина похлопал стрелка на сей раз по щеке. – Он истекает кровью, и может упасть без сознания где-нибудь поблизости. Может спрятаться в подъезде. «Скорую» ему вызывать тоже не с руки, а соваться в ментовку – тем более…
– Он по Конюшковской к метро смылся! – Чуть запыхавшийся блондин подошёл к автомобилю. – Разрешите начать поиски, пока след не остыл.
– Саша, идите следом, но держитесь на почтительном расстоянии. В перестрелку с ним не вступайте. Этот раненый зверюга положит вас всех. Ему уже терять нечего, он покажет всё, на что способен. Ваша задача сейчас – вычислить направление и двинуться по следу. Пусть кто-нибудь один сгоняет пока за собакой, а другой – за шмотками Фонаря. Торопиться не стоит, но и тянуть особенно нечего. – Полный господин нервно переступал своими лакированными туфлями.
На Конюшковской вдруг грохнул один выстрел, потом – другой. Казалось, что голубоватый свет, льющийся откуда-то из листвы мигнул, а потом стал ярче. Когда громыхнуло в третий раз, и кто-то из троих, бросившихся в погоню, коротко, предсмертно, вскрикнул, полный мужчина изменился в лице.
Он достал зубочистку, поковырял ею во рту и приказал:
– За ним, быстро! Он совсем близко. Я и не думал, что Фонарь – такой сохатый, и себя обнаружит…
– Он не сохатый. – Вернувшийся с Конюшковской Александр, тяжело дыша, сжимал кулаки. – Какой же он сохатый, шеф, коли одного из наших уже обнулил?
Неслышно и стремительно, отталкиваясь от асфальта ногами, обутыми в специальные омоновские кроссовки, Антон и Александр кинулись через троллейбусное кольцо к метро. И снова темнота полыхнула огоньками – раз, два, три. Но на этот раз пули почему-то ложились мимо цели…
– Слабеет Фонарь, заключил шеф. – Это очень хорошо. При такой потере крови у кого угодно в голове помутится. Он не уйдёт теперь, а мог бы затаиться. Так что, Саша, прав я, а не ты.
– Согласен, шеф. – Пацан на сей раз не возражал.
Он остановился, прижавшись спиной к стволу тополя. Антон тяжело дышал, усевшись прямо на газон. С Конюшковской два человека принесли третьего, обмякшего, как тряпичная кукла.
– Что с ним? – коротко спросил шеф.
– Только что кончился. Ну, минуту назад, наверное.
Бандиты положили своего коллегу на траву, скрестили ему руки на груди. Поскольку все были без шапок, головы обнажать не пришлось, зато вся компания истового перекрестилась.
– Ну, что ж, Славик, ты отстрелялся. Теперь наша очередь мстить за тебя, – тихо сказал шеф. – Как я понимаю, у Фонаря остался один патрон. Гад этот уходит к Садовому. Если упустите, всех в расход.
Пацаны прекрасно знали, что всё так и будет. А, значит, лучше догнать Фонаря…
* * *
Он бежал вдоль каменных стен домов, по узкому ущелью Баррикадной улицы, мимо парапета переливающейся огнями «высотки» на площади Восстания. Могучий детина в куртке «бомбер-джакет» и сапогах-казаках оглядывался и снова пытался прибавить ходу, но уже не мог это сделать. В правой руке бегущий сжимал пистолет, а левую засунул в прореху между поблёскивающими дорожками «молний». А когда осторожно, на секунду остановившись, он вытаскивал ладонь, она была алой от крови.
Он вытер ладонь о парапет, взглянул на каменные ступени, куда так и тянуло присесть; потом закашлялся и сплюнул кровью. Ловя сухими губами воздух, с трудом приподнял голову и увидел, как тяжело ползут на юг тучи. Снизу они были озарены электрическим заревом никогда не засыпающей Москвы. Казалось, что свет испускают и бесчисленные цветы каштанов, которых было так много кругом.
