Лужы хлюпали под малиновыми кроссовками Мани’, дождь уже давно прекратился и лишь местами с крыш, а где-то и с веток падали капли создавая мерные постукивания то тут, то там, улица была абсолютно пуста, уличные фонари слабо освещали тротуар и лишь яркая, полная луна на небосводе удерживала героев нашего эпизода, от того чтобы достать фонарики и освещать себе дорогу. Молодые люди шли быстро, они спешили к товарищу домой, до которого им оставалось ещё не больше километра. Выйдя на угол следующего квартала герои нашего эпизода лицом к лицу столкнулись с престранным прохожим.Это был мужчина лет сорока пяти, имел он с виду больше двух метров росту, телосложение, похоже, имел худощавое, он был одет в черные спортивные штаны, как с привоза и черную длинную куртку висевшую на нём мешком, предавая какой-то бесформенности и громоздкости и без того аляповатому виду прохожего, всю верхнюю часть лица, а в первую очередь глаза, скрывала тень, создаваемая козырьком от кепки, цвет которой, ровным счетом, ни чуть не отличался от цвета всего остального наряда. Всё то, что можно было разглядеть под козырьком покрывала густая борода, которая когда-то имела черный цвет, но уже успела изрядно посветлеть благодаря седым волосам неустанно трудящимся над этим делом; Сказать, что борода была не ухожена значит абсолютно ничего не сказать, она больше походила на птичье гнездо, нежели на человеческую бороду, и предавала какой-то дикости образу прохожего, а в купе с невероятными габаритами эта дикость приобретала вид необузданности, вытекающей в возможную опасность. Обмеривая его взглядом Мани’ так-же заприметил его огромные ножища, размер его ботинок был, наверное, сорок седьмой. Казалось, что такой ногой можно раздавить какой-нибудь маленький легковой автомобиль. Мани тут-же подумалось, что люди ходят по лесам и ищут следы снежных людей, -На кой черт переться в лес, ведь вот он! прямо перед глазами попирая асфальт оставляет вмятины, в которых тот же снежный человек почувствовал бы себя крохой. От этого престранного прохожего жутко веяло роком, и подобно тому, как многие животные способны учуять смрад приближающейся смерти, – своей или чужой, – так и наши герои проявив инстинкты опознали смертный дух, вот только отсутствие опыта в определении подобных вещей оставляло катастрофическую долю неизвестности и понять, нёс ли он его окружающим, или предпочёл сохранить для себя – было абсолютно невозможно. Этот прохожий перегородил путь нашим молодым героям, он встал, как вкопанный, его правая рука была в маленькой сумке одевавшейся через плечо, в какой-то момент этого секундного эпизода лямка на которой, по идее, держится сумка начинает падать, а сумка своей позиции не изменяет из-за руки находящейся внутри, падение лямки могло означать лишь одно – этот жутковатый, престранный прохожий что-то держит в руке и эту руку с чем-то зажатым в ней он предусмотрительно не хочет показывать; вдруг темнота за которой скрывалось лицо прохожего, столь черная и безупречная нарушилась слабым огнём двух угольков, мертвые и пустые глаза прохожего уставились в пустоту между ребятами, жуткий оскал обнажил его зубы, престранный прохожий с вожделением облизал губы, он это сделал одним круговым движением против часовой стрелки, каждый уголок безобразных губ был смочен этим толстым и бесформенным языком больше напоминавшим какой-то жутковатый отросток, хобот, или ещё что-то, но никак не инструмент который направляемый умами, таких великих мужей как Цицерон, Солон, Демосфен и многие-многие другие менял и меняет судьбы народов, поворачивал и поворачивает войны вспять, целые полки сменяли знамя отдавая предпочтение тому, кто подобно Прометею сумеет разжечь пожар в мятежной человеечской душе, идут не за того, кто выше горы сулит, а за того кто слаще смерть обещает. Ой, что-то я отвлекся, вернемся к нашему прохожему – в следующий миг два уголька засверкали в черни, скрывающей верх его лица, но не пламенем, что мы видим в костре, и даже не адским пламенем, которым нас пугают всякие странные, неет, это пламя было какое-то серое, оно имело холодный металлический отблеск, не суля ребятам ничего такого, чего-бы им могло захотеться. Огромный башмак взмыл ввысь и прохожий сделал гигантский рывок вперед, вонзаясь в пространство занимаемое юношами, если бы они не отпрыгнули, он бы раскидал их, подобно тому как шар для боулинга сбивает кегли, расшвыривая их во всех мыслимых и немыслимых направлениях. Герои нашего эпизода переглянулись в замешательстве, после чего уставились в след ему, чтобы понять куда-же так внезапно понадобилось ему в столь стремительном беге. Каково же было их удивление, когда этот двухметровый исполин согнувшись в три погибели поднял с проезжей части маленького котенка, который ввиду не понятных сил решил ночью медленно и неспешно брести под колеса единственной проезжающей машины. Наш загадочный исполин взял этого котенка в левую руку, котенок просто утонул оказавшись в этой ладони, исполин поднял его с заботой и трепетом, подобно тому как самки крокодилов переносят своих детей из гнезда, что находится на твердой почве; ей приходится преодолеть путь от гнезда до водоема с маленькими детками во рту, которые постоянно норовят разбежаться, её мощные челюсти с огромными зубами внушающие столь великий ужас во всех окружающих являются так-же инструментом проявление любви и заботы. Так же и наш исполин, он был преисполнен заботы и переживания о судьбе этого крохотного существа, правой рукой же он достал из сумки маленькую бутылочку, как для деток и прямо на улице стал кормить этого котенка, увидев всю эту нелепость и абсурдность произошедшего Мани понял, что история начинает становится какой-то надуманной. Разочаровавшись в пустоте и бессмысленности этого прохожего, не совсем понимая зачем на него было потрачено столько букв и времени, да и зачем такой акцент на этом субъекте, ведь так много ему было посвящено и ради чего, ради того чтоб потом всё это развалить, это же как целый день строить песчаный замок, а когда останется последняя башенка взять и всё развалить. Размышления о прохожем начали уводить Мани всё дальше и дальше от реальности, И тогда раздосадованный Мани пнул -так вероломно затаившуюся под покровом тени отбрасываемой невозможностью света дотянуться до дна ямы, в виду чего мрак и тайна нашли себе там пристанище, скрывая страшный секрет, – какашку. И вот! этот коварный продукт жизнедеятельности вылетая из ямы бесцеремоннейшим образом ворвался в область взора друга идущего одесную от Мани тем самым заставив, нет.. что уж там… вынудив! его содрогнуть пространство вокруг по средством звуковых волн исторгаемых его устами, на человеческий язык эти волны можно было расшифровать следующим образом: «Ты гавно пнул?» на что Мани’ ответил: «Да.». Друг будучи человеком повидавшим мир и имеющим богатый жизненный опыт решил не давать развития данной беседе, закончив её словами: «Да! вот что значит храбрость… убрать с пути, не боясь запачкаться может лишь человек не робкого десятка, да и думающий о благе окружающих, ведь очистив путь перед собой мы так же очищаем его и для других ». Для большей многозначительности и пущего акцента на вышесказанной глупости Мани ничего не ответил. Он предпочел погрузиться в размышления навеянные тем фактом, что выше упомянтый продукт отскочил от малинового кроссовка Мани так словно при сближении они создали некую высшую антипатию, и когда эта антипатия достигла апогея продукт оттолкнуло от Мани, словно атом выпущенный из адронного коллайдера, это напомнило Мани о труде замечательного человеколюба по имени Джордано Бруно. Этот труд не был им дописан по уже утекшим причинам, однако дошедший до сего дня фрагмент был крайне интересен, вспомнился конкретный отрывок, безусловно Мани его не помнил слово в слово, но к счастью автор может всё, так что я позволю себе процитировать труд под названием «О связях как таковых» уже выше упомянутого автора:
