Глава первая. Автомобилист Алексей Васильевич
Алексей Васильевич был абсолютным эстетом, с врожденным чувством красоты, гармонии и стиля. Поэтому мог работать только в красивых местах.
Алексей Васильевич вскрывал автомобили. Машина могла быть любой – к технике Алексей Васильевич эстетических претензий не предъявлял, но место взлома обязано было быть красивым. И не просто красивым, а идеальным. Только при этом условии в душе Алексея Васильевича начинал играть симфонический оркестр и все получалось.
Вдохновляющих мест на Васильевском острове хватало. Алексей Васильевич обожал свой остров, ненавидел, когда его называют «Васькой», и не мог работать в другом районе. Это была его слабая сторона. Любой «узкий специалист» криминального мира скажет, что постоянно работать в одном районе, тем более в своем, очень не рекомендуется.
Подтверждали аксиому местные опера. Алексей Васильевич задерживался регулярно. «Принимал» он и свое и чужое. Многоэпизодность его не смущала. Гуманная система стопроцентной раскрываемости позволяла десяткам дел, «подвешенных паровозом» обернуться только в дополнительные несколько месяцев срока. «Принцип поглощения меньшего большим» – звучало в судебном заседании, приговор не был суровым. И всех все устраивало.
На самом деле сумма собственных эпизодов Алексея Васильевича была примерно такой же. Не все пострадавшие от его мастерства спешили в полицию. Алексей Васильевич работал аккуратно и интеллигентно, жалея технику, сам автомобиль не страдал. Оставлял на месте все бумаги, при условии отсутствия на них водяных знаков. Как не соблазняли его смежники по автобизнесу расширить амплуа и стать частью команды, оставался в рамках своей узкой специализации.
Потаенная слабость Алексей Васильевич к идеалу места набирала обороты. Требования к прекрасному повышались, а вместе с тем появилось неприятие безобразного. Вдохновение Алексею Васильевичу могла убить уродливая вывеска, пошлая скульптура; отсекла «рабочие» прежде кварталы вавилонская башня Газпрома.
Поиски идеала занимали уже не часы, а дни. А машина – «не роскошь, а средство передвижения» и не стоит на месте. Через неделю изматывающего поиска Алексей Васильевич узрел чудо. На стрелке, в запрещенном для парковки месте, нагло – двумя колесами на поребреке, как будто повторяя мелодию линий гранита, сливаясь с ним, Алексея Васильевича ждала его удача. Водитель, увлеченный телефонным разговором и уверенный в своей неприкосновенности, кастовости, а возможно и бессмертности, вышел из машины, как из общественного транспорта – беспечно и не оглядываясь. Внутри Алексея Васильевича зазвучал Рахманинов, уже коснулась прохлада кожаного портфеля его умелых пальцев…
На плечо эстета легла ладонь знакомого опера. Вместе с рукой сотрудника на Алексея Васильевича опустились двадцать нераскрытых районных эпизодов.
Даже не банальный облом поразил Алексея Васильевича, а то, как резко подскочил градус чувства безобразного. Все, к чему раньше он относился спокойно, даже с симпатией, сейчас вызывало протест. Последней каплей стало появление защитницы «по назначению», бесплатного адвоката. Все органы чувств Алексея Васильевича получили одновременный удар. Вампирские длинные острозаточенные ногти клацали по телефону, давил на ухо намеренно писклявый, не по возрасту голос, выбеленные черные у корней жидкие волосы не сочетались с тоном кожи и цветом глаз. Образ дополнял коктейль духов, табака и пота, а развязное обращение к следователю – «Боб» током ударило по оголенным нервам Алексея Васильевича. И впервые за многолетнюю беспорочную карьеру и идеальное поведение в суде и следствии он выдвинул жесткое требование – либо меняйте адвоката, либо только покушение на кражу. Одно!
Ему пошли навстречу. Приступ «безобразного» утих, следующего защитника он встретил спокойно и подписал признательные показания.
Предстояли так называемые «уличные» – подтверждение показаний на месте. Подозреваемый должен был указать следственной группе место преступление и рассказать, как было дело.
Алексей Васильевич получил список адресов, которые он должен был указать, приметы машин, время и способ совершения преступлений.
Поездка по Васильевскому острову предполагала быть приятной, питерское лето баловало солнцем и теплом с ветерком, группа была знакомой Алексею Васильевичу. Ничто его не раздражало. Он настроился вглядеться в город, впитать каждую его черточку перед долгой разлукой.
Слово предоставили Алексею Васильевичу, и он зачитал в микрофон первый адрес в предложенном списке. Номера домов ничего для него не значили. Любую улицу, любой переулок, дом, двор он мог нарисовать в памяти с мельчайшими подробностями, но с цифрой это никак не связывалось. Номер разрушал образ. У домов должны были быть имена…
Фотограф-криминалист приготовился к съемке крупным планом сцены покаяния Алексея Васильевича, но первый же «адрес» вызвал эмоциональный взрыв. Двор был идеальной декорацией, но только не для инсценировки признательных показаний эстета Алексея Васильевича, а для сюжета блогера о бездействии и наплевательстве властей на город. Алексей Васильевич закрыл лицо руками и закричал, что не потерпит издевательств.
Подозреваемый сорвал работу группы просто из каприза, а такое не прощают. Все предъявленные эпизоды спокойно прошли через следствие, прокуратуру и суд. Был учтен как «стаж» Алексея Васильевича, так и непризнание вины. В качестве свидетелей выступали опера, понятые – «внештатники». Алексей Васильевич был готов к суровому сроку, но к такому месту отбытия наказания подготовиться не смог.
Понимал ли он, что болен и болезнь прогрессирует? Алексей Васильевич не состоял на психиатрическом учете, у следствия не было оснований для сомнений в его вменяемости, экспертиза не назначалась. Юридически Алексей Васильевич был здоров. Сам себе он правды не говорил, как впрочем, и кому-либо другому.
Тем более что стал свидетелем отношений сокамерников к «чудику» со схожим диагнозом. «Чудик» имел престижную и достойно оплачиваемую работу. Настоящую – с трудовой книжкой, зарплатой, больничными и отпусками. Был специалистом по высотным работам, с заслугами альпиниста, спортивными достижениями. Но однажды, в рабочее время, на очень высотном этаже украл саксофон, стоящий фантастическую сумму. Увидел его сверкающим через вымытое стекло и не выдержал, спустился вниз уже с саксофоном. Деяние с практической точки зрения было глупым – продать такой уникальный, именной инструмент известного музыканта было невозможно, сам похититель играть на нем не собирался, тем более музыкальным слухом не обладал. На вопрос «зачем», был дан честный ответ: «он такой красивый». Историю похищения «чудика» просили повторять «на бис» каждый вечер, «а ну-ка, расскажи, как упер тромбон», и каждый вечер в камере грохотал хохот.
