Неудачный это был год. Тридцать второй и самый странный из всех предыдущих лет.
– Уверены, что ничего нельзя сделать? – спросил Майк Лаверн, вглядываясь в глаза седоволосого доктора. – Химия, облучение, операция наконец? – выслушал лекцию о мелкоклеточном раке лёгких, отдалённых метастазах в печени и костях. – Значит, совсем ничего? – получил брошюру о паллиативном лечении и вышел в тёплое июньское утро.
Город ветров проснулся, загудел, словно выброшенный на берег левиафан. Лаверн втиснулся в городской автобус транспортной администрации Чикаго, которая только начинала собирать свою ежедневную жатву миллиона перевезённых пассажиров. Кажется, сегодня играли «Блэк Хоукс». По крайней мере свитеров с индейцем мелькало достаточно много.
Дождавшись очередной остановки, Лаверн вышел из автобуса. Купил пачку красного «Пэлл Мэлла» и долго сидел на скамейке в парке Ирвинга, не решаясь закурить…
– А какого теперь черта?! – он сорвал слюду и достал сигарету.
Густой дым приятно защекотал лёгкие. На третьей сигарете он позвонил Дански и сказал, что сегодня не придёт на работу. Добрался на метро до станции Дамен-Браун и дальше, пешком, до своего дома на Север-Уолкотт-авеню.
Простоял четверть часа, вглядываясь в окна второго этажа, но так и не решился войти. Купил «Чикаго Требьюн» и выкурил ещё пару сигарет, читая колонку сдающегося в аренду жилья. Позвонил хозяину и договорился о встрече. Синтас протянул ему наманикюренную руку и спросил, что он думает о гомосексуалистах.
– Ничего не думаю, – Лаврен прошёл в комнату, осмотрел ванную и кухню.
– Надеюсь, вы опрятный, – сказал Синтас и долго говорил что-то о чистоте и порядке. Потом о бутиках и местных барах. О цветах и искусстве. Даже спросил у Лаверна, какой у него знак зодиака.
– Я всего лишь хочу снять комнату, а не взять тебя в жены, – улыбнулся Лаверн, заплатил за три месяца вперёд и закрылся в своей комнате. Позвонил домой и попросил жену позвать к телефону Кипа. – Ну, как ты чемпион?
– Сегодня хоккей, – обиженно напомнил сын.
– Как-нибудь в другой раз.
– Через год? – недовольно буркнул Кип. Джесс забрала у него трубку.
– Это и твой ребёнок! Помнишь?! Не заставляй меня искать ему нового отца, – она ещё что-то говорила, но Лаверн уже вешал трубку. Как это называется? Пытался он вспомнить. Кажется интервенционная терапия. Когда люди, которым ты дорог, пытаются встряхнуть тебя угрозами и критикой.
– Как насчёт бокала вина? – предложил через дверь Синтас.
Они сели на кухне.
– Так, значит, ты фотограф?
Лаврен кивнул. Синтас наградил его внимательным взглядом и подметил, что если и фотограф, то явно не детский. Лаврен закурил. Синтас принёс кипу эротических журналов и попросил показать фотографии, которые он делал.
– Ненавижу порнографию, – говорил Синтас, разглядывая обнажённых брюнеток. – Настоящее уродство, но вот эротика – это искусство, – он отобрал пару фотографий и спросил, не может ли Лаверн сфотографировать и его. – Обещаю, если снимки получатся, то не возьму плату за первый месяц.
Лаверн посчитал оставшиеся деньги. Добрался на метро до студии в Даун-Тауне и сказал Дански, что забирает свои фотоаппараты. Почувствовал, как заболела грудь, и проглотил таблетку кодеина.
– Бросай ты это, – посоветовал Дански.
– Уже бросил, – Лаверн закурил и сообщил, что увольняется.
– Ты никому не давал этот адрес? – спросил утром Синтас.
Лаверн поднялся с кровати и открыл дверь. Ухоженные руки с наманикюренными пальцами протянули ему пожелтевшее письмо.
– Это не моё, – буркнул Лаверн, прочитав адрес.
– И не моё, – Синтас пожал плечами и вскрыл конверт.
Листы были старыми, с ровным аккуратным почерком. Девушка писала матери, рассказывая о карьере певицы.
– Посмотри, – Синтас достал фотографию. Такую же старую и пожелтевшую. Блондинка, с причёской похожей на пуделя, лучезарно улыбалась, сверкая ярко-зелёными глазами. Синтас наградил Лаверна вопросительным взглядом. – Наверно, на почте ошиблись.
– Наверно, – Лаверн умылся, налил себе кофе, но не сделал ни одного глотка. – Пойду, заберу твои фотографии, – сказал он Синтасу.
Девушка в ателье прищурилась и сказала, что фотографии не получились.
– Как это?
– Не знаю, – она поджала губы и выложила на стол пакет. – Сами посмотрите.
– Этого не может быть, – заверил её Лаверн, пролистав фотографии. – По крайней мере не моя вина.
– Ваша, – девушка подбоченилась. Опустила глаза на фотографию в руках Лаверна. Толстый и розовощёкий Синтас посылал кому-то воздушный поцелуй.
– Это просто работа, – буркнул Лаверн.
– Тогда ещё хуже, – она брезгливо взяла деньги.
Лаверн вернулся домой и осмотрел фотоаппарат. Сделал пару пробных снимков. Сел на кровать и открыл конверт с фотографиями Синтаса, надеясь найти хоть пару удачных. Ничего. Он перекладывал их, вглядываясь в мутные пятна, которые, подобно тесту Роршаха, складывались в воображении в причудливые лица. Или же не в воображении?
Лаверн остановился. Сквозь мутное пятно фотографии на него смотрели женские ярко-зелёные глаза. Белые кудрявые волосы были рассыпаны по плечам. Пухлые губы сложены бантиком.
Лаверн перевернул мусорное ведро. Отыскал письмо, которое пришло утром. Отыскал фотографию. Прочитал имя. Фанни Вудс. Певичка. Как она попала на его фотографии? Он протёр глаза, пытаясь вспомнить, сколько таблеток кодеина принял с утра. Ни одной. Вернулся в свою комнату. Сравнил девушку со старой фотографии и девушку на своих снимках. Снова протёр глаза. Закурил. Нет. Ошибки не было. Он вышел на улицу и сделал пару фотографий резвящихся на площадке детей. Отнёс в студию. Сделал срочный заказ на проявление. Просмотрел и выбросил в урну. Пятен не было. Фотоаппарат работал исправно. Вернувшись домой, Лаверн сфотографировал всю квартиру.
– Сегодня проявить не успеем, – сказала ему девушка, наградив подозрительным взглядом.
– Тогда завтра, – Лаверн попытался улыбнуться, но она демонстративно отвернулась.
Он вышел из ателье и бездумно бродил по улицам до позднего вечера, стараясь не думать о болящей груди.
