Ольга Никулина - Это застряло в памяти

Это застряло в памяти
Название: Это застряло в памяти
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серия: Самое время!
ISBN: Нет данных
Год: 2024
О чем книга "Это застряло в памяти"

В сборник вошли три повести-воспоминания о нашем недавнем прошлом. Первая из них «Панька» рассказывает читателям о том, как в начале 1960-х жили простые работяги – те, кто поднимал страну из руин после Великой Отечественной войны, об их незатейливых житейских радостях и бедах, и том, что рядом с ними живут люди в достатке и как будто не замечают позорной бедности у себя под носом; в центре повествования – трагедия одной труженицы из первых метростроевцев, доброй и неприхотливой. Вторая повесть «Калинка-малинка» – увлекательный монолог молодой женщины, гида Интуриста семидесятых, приоткрывающий завесу над «кухней» работы с иностранными туристами в Советском Союзе в те годы. Третью повесть «В Валентиновке, на даче» можно назвать зарисовкой одного дачного лета начала пятидесятых – но сколько судеб, характеров, событий предстанет на этом полотне! А главное, что подкупает во всех этих произведениях, простота и изящество изложения, а ещё искренность и сердечность, что не так часто встречается теперь.

Бесплатно читать онлайн Это застряло в памяти


© Ольга Никулина, 2024

© «Время», 2024

Панька

История одной невинной души

I

Прежде чем спуститься в метро, Лёля завернула в уголок между парапетом подземного перехода и оградой церкви Всех Святых на Кулишках. Там стояла урна, и курильщики давно облюбовали это место для краткого перекура по дороге в подземку или из подземки к троллейбусной остановке. Обычно к вечеру урна была полна, вокруг валялись затоптанные окурки. Люди забегали и исчезали, не замечая друг друга, спеша на работу и с работы и по делам.

Был тёплый сентябрьский вечер. Приближался час пик. Лёля не любила попадать в толчею, но уступила соблазну и решила выкурить сигаретку. В уголке стояла рослая, яркой внешности женщина, загорелая (видно, с курорта), дорого одетая, что было редкостью в этой деловой суетливой части города. Не иностранка, иностранки так нарядно, явно напоказ, в Москве не одевались. На даме всё было заграничное. Фирма, одним словом. Лёля исподтишка придирчивым женским глазом оценила чёрное кожаное пальто, лаковые высокие сапоги на каблучке, большую лаковую сумку – тоже чёрного цвета. Шёлковая косынка, зелёная с лиловыми ирисами. Под косынкой высокая причёска. Из кармана свисали серые перчатки. Курила дама что-то импортное, пахло приятно. Макияж был спокойный, помада розовато-сиреневого тона, что должно было подходить к её облику: дама была брюнеткой. На ней были тёмные очки, которые она тут же сняла. И устремила свой взгляд на Лёлю прямо и беззастенчиво.

– Вы Лёля? – спросила она низким, с хрипотцой, голосом. – Я угадала?

«Из торга или начальница, привыкла покрикивать на подчинённых, вот и сорвала связки», – подумала Лёля.

– А я вас признала по чёлке и пучку сзади. Иногда вы хвостик отпускали. А я Зинаида, Зинуля, дочка Степаниды Егоровны, тёти Пани, или Паньки, как её называли в доме вашего бывшего мужа. Вы ведь от него ушли зимой шестьдесят второго, правильно? Почти двадцать лет назад, двадцать лет! В том году чуть не началась атомная война, у нас в бараке болтали. Вы меня не узнали, вижу, я тогда пацанкой была. Знаете, ваш муж быстро женился потом, ушёл к женщине с положением, старше него. Вернее, уехал на новенькой «Волге», во как! Богатый жених. К старухам редко приезжал, продукты возил. Мадам, вашу бывшую свекруху, больше не катал по выходным. Отвратная баба была. Вы тут живёте?

– Работаю в библиотеке. Живу в старой квартире родителей, в одной остановке на метро отсюда.

– Надо же, столько учились – и работаете в библиотеке. Получаете мало? Конечно, негусто. А я, знаете, ещё в детстве решила, что вырвусь из нищеты, из проклятого барака на Метростроевской. Я тот барак ненавидела. Вы ведь бывали у нас, помните. Жуть! Весной и в ливни в коридоре под половицами чавкала вода, воняло плесенью, прогорклым жиром и кошками. А без кошек как? Мыши и крысы загрызли бы. Тараканов, блох, клопов выводили, а что толку – опять наползали. Зимой на стенах иней проступал. Туалет в два очка на заднем дворе, рядом с помойками. Вокруг к ночи собирались все крысы с соседних домов. Дверь на задний двор была в конце барака, из общей кухни. Её на ночь запирали, там был чёрный ход, а «парадный», на чистый двор, с другого конца коридора. Кухней не пользовались, готовили в комнатах. В кухне на лавках корыта, тазы, баки для кипячения белья. Стирали бельё, мылись, мыли детей. Был стол, на котором гладили, на нём стояли примуса и керосинки, чтобы разогревать воду. Под потолком верёвки бельё сушить. Спасибо, подвели отопление и холодную воду, был кран, и жильцы набирали воду вёдрами и тащили к себе в комнаты…

Она гневно раздула ноздри и огляделась по сторонам, словно искала виноватого в том, что люди так убого, не по-человечески жили, и продолжала:

– А комнаты! Срам! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Назывались «квартиры», даже в почтовом адресе так значились, и на двери: «кв. 1, кв. 2…» Восемнадцать «квартир», по девять на каждой стороне коридора. Мы жили в «квартире» номер семь, рядом Дуся, мамкина подруга. Незамужняя, перестарок, тоже из первых метростроевок. Хорошая баба. Помните её? Барак был для семейных, но она жила одна. Въехала с женихом, а он переметнулся к другой. Проходчик, как мамкин муж. Жильцы – первые строители метрополитена. Народу в бараке было битком! Семьи росли, жильцы поселяли у себя немощных своих стариков из деревни, бабы рожали детей, дети вырастали, появлялись внуки. В этакой конуре, бывало, набивалось по семь-восемь человек! Все «квартиры» одинаковые. Как войдёшь – на одной стороне от двери на гвоздях одежду вешали, на другой – вроде кухни. На столе ведро с водой для готовки, примуса, керогазы, электрические плитки. Под столом ящики с кастрюлями, сковородками. На полках сверху тарелки, плошки, чашки, ложки, поварёшки – столовая посуда. И раковина под рукомойником, под ней ведро, рядом ещё ведро с крышкой, помойное. И ещё ведро, тоже с крышкой, его парашей называли. Кошмар подумать, как говорит мой богатенький дружок. Ночью на задний двор даже мужики не ходили, крыс боялись. За ситцевой занавеской – «жилая комната». Старались навести уют. На окнах занавески, цветочки. Комната длинная, как пенал. Помещались в ней две кровати, между ними стол небольшой, на котором готовили, ели, пили, делали уроки; у стола стул, чаще табуретка, её под стол задвигали. Все вещи под столом, под кроватями в ящиках или на полках. Как там люди умещалися? На полу спали, сколачивали двух- и трёхярусные нары, как в тюрьме. Места уходивших в ночную смену, освобождалися, их занимали родственники, а те, вернувшись с работы, отсыпались днём. Жуть! Я это жильё терпеть не могла, стыдилась. У меня и подруг не было. Из школы иду с девчонками, захожу в подъезд вашего шикарного серого дома, представляете? Чтоб не знали, где я живу. Смотрю с лестничной площадки из окна второго этажа: ушли или нет. И опрометью домой, в барак. Верите ли, Лёля, девчонка сопливая была, а уже тогда думала: люди подземные дворцы строят, а сами живут, как дикари, в грязных, тесных хижинах. Да тогда таких бараков по Москве, по всей стране тыщи были. Я книжки читала, развитая была. Бесилась, ревела по ночам. Мамку будила, ведь мы спали в одной кровати.

Щель, а не комната. На узком топчане Колька спал, гадёныш. Тогда всё из-за него случилося, подлеца. Мамка не заболела бы… Через него, сукиного сына…

Зинаиду нахлынувшие воспоминания разволновали, она передохнула, затоптала недокуренную сигарету, закурила новую. Протянула пачку Лёле, но Лёля отказалась, сказала, что привыкла к «Яве». Зинаида жадно затянулась, выпустила дым через ноздри, кашлянула, покрутила головой и опять заговорила:


С этой книгой читают
Провинциальный мальчишка открывает в себе дар видеть мир чужими глазами и уже взрослым человеком попадает в петербургский Дом на набережной напротив Спаса на Крови. Этот дом тоже стоит на крови и страданиях живших там советских писателей, однако безжалостный обличитель Феликс называет этот дом Курятником на Канаве, а историю его знаменитых обитателей изображает историей трусости и приспособленчества. Но главному герою, которому приходится пройти
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным»
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, – повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, «вку
От этого текста пышет печным жаром и тянет могильным холодом – причем одновременно. В основе романа материалы следственного дела Петра Ильича Нестеренко, директора Московского крематория на территории Донского некрополя. Работая над романом, Саша Филипенко повторил путь главного героя, вслед за ним побывав в Саратове и Париже, в Стамбуле и Варшаве. Огромный объем архивных документов предоставило автору общество «Мемориал». «Кремулятор» – художест
У жанра семейной саги много поклонников. Они любят, когда история раскручивается издалека, движется неторопливо, разговоры начинаются с «а помнишь…». Ольга Никулина поначалу строго следует канону. Но чем ближе к финалу, тем чаще в неспешный, почти старинный роман вторгается современный экшн – детектив, боевик, криминальная драма. Чего не хватает в этом параде жанров, так это фантастики – все очень реально и, к сожалению, знакомо. Бабушка, дочка,
Мальчик, юноша, молодой человек и зрелый мужчина являются героями историй, вошедших в данный сборник. Каждый из них со своими страстями, страхами и переживаниями предстаёт в отражении времени, которое в рассказах меняется от конца пятидесятых до сегодняшнего дня. «Кто ж их не любит?!» – говорит о женщинах герой рассказа «Ничья». И с ним, разумеется, не поспоришь. Однако на глубокое, обжигающее душу чувство способен не каждый. И тем оно ценнее, ко
«Литературные страницы» – серия не тематических сборников. Акулы пера и первые пробы пера. Поэты и прозаики. Знаете, на что это похоже? Квартирник, где собрались авторы и ведут неспешный разговор обо всём на свете: погода, политика, мечты, любовь. Спокойная уютная обстановка располагает к тому, чтобы завернувшись в плед, обхватив ладонями кружку с душистым чаем, сесть вечером и читать, читать, читать, открывая для себя новые имена и произведения.
Печальная комедия о людях пенсионного и предпенсионного возраста. Бывшие циркачи, бывшие музыканты, бывшие передовики производства и вдовы дипломатов. Договорятся или нет? Содержит нецензурную брань.
В книге автор талантливо и живо рассказывает о своих ранних годах, о том, как жилось в советском Узбекистане 60-70-х годов прошлого века еврейскому мальчику и его родным. «Старый Город»… «Землетрясение»…«Кошерные куры»…«Текинский ковёр и другие сокровища»… «Веселая ночь под урючиной» – уже сами названия глав, пробуждают интерес. И, действительно, каждая из них переносит нас в мир ребенка, полный открытий и событий. Дает почувствовать атмосферу, в
Книга о Ленине. События происходят в 1917-м году в тогдашней столице России Петрограде. Февральская революция, свержение царя, к власти приходит Временное Правительство. Ленин узнаёт о революции в Швейцарии и начинает активную деятельность по возвращению в Россию.
Книжка эта представляет сокращенный текст книги «Человек в Замысле Бога», в основание которой положена мысль о человеке как о работе и работнике Бога. Учение об этом неполноценно без постижения того, на какой конечный результат производится эта работа – без знания того, что вроде бы знать нельзя, постигновения Божественного Замысла, благодаря которому существует все существующее, и путей его исполнения, в том числе и человеком. Это невозможно без
Иронический детектив или попытка написать что-то из области расследования. В книге происходит почти детективная история. ГГ большая фантазёрка и выдумщица. Накрутить сюжет, который всё ставит с ног на голову, может только Женька.
Прагматизм – это философская традиция, которая рассматривает язык и мышление как инструменты для прогнозирования, решения проблем и действий, а не как описание, представление или отражение реальности. Прагматики утверждают, что большинство философских тем, таких как природа знания, языка, концепций, убеждений и науки, лучше всего рассматривать с точки зрения их практического применения и успехов.