1. 1. Ярослава
— Ярослава!
Я обернулась на окрик, но осталась в присядку, боясь уронить с ладони землянику, которую мне отсыпала возвратившаяся из леса соседка, и теперь ее ягодку за ягодкой аккуратно клала в рот моя Женечка.
Алиска ускорила шаг, точно испугалась, что на расстоянии я не узнаю подружку детства. Она не изменилась, хотя когда мы виделись в последний раз, ей, кажется, даже тринадцати не исполнилось. Все то же каре. Все так же мне по плечо. Только весит, наверное, кило на десять больше меня. Сиськи так и прыгают в майке — с таким богатством и без лифчика я не рискнула бы бегать даже по жаре. Необычной для конца июня.
— Тетя Надя рассказала! — кричала Алиска на ходу.
Запыхалась. Да, бегать на ее месте я тоже бы не стала.
— Я не поверила! Вот, прибежала…
Когда она поравнялась со мной, я уже была на ногах и растирала по ладоням ягодный сок, чтобы обнять подружку, но та замерла в шаге от меня, желая, наверное, ограничиться простым «привет». Ну, да, сто лет, сто зим… Какие тут объятия, только в кино все сразу целоваться лезут.
Да и вообще играли мы вместе скорее от безысходности, только когда других детей рядом не было. Все же в детстве четыре года — большая разница, прямо пропасть в интересах. Я, можно сказать, пасла Алиску, чтобы ее бабушка могла в огороде покопаться. Вместо игр мы вместе стирали в железном тазу с ржавым дном Алискину пижамку, и бабушка учила нас, девочек, что перед стиркой белье выворачивают и уделяют особое внимание некоторым местам… Не знала, что мы будет пользоваться стиральной машиной даже на даче. Ну, надеюсь, Алиска тоже не руками стирает…
— Да, это я… — сказала просто, чтобы не молчать. — Кто бы мог подумать…
Мы, не сговариваясь, подняли взгляд поверх высокого железного забора к распахнутым окнам второго этажа. Нет, из них не вырывались, как в нашем детстве, короткие узорчатые занавески. На пластиковых окнах были москитные сетки.
— Самый клевый дом в округе. Женя вложился в него капитально. Только продал дешево. Спешил. Как-то они с Мариной… Это его жена, — добавила Алиска тут же, боясь, что я не знаю, с кем он связал свою жизнь. — Взяли и сорвались в свою Испанию в один день. Летом ничего не говорили, а весной уже новые хозяева въехали.
— Я тоже дешево купила, — зачем-то сказала я. — Новые владельцы тоже спешили. Дураки, зачем покупали? Три года не продержали…
— Они почти и не приезжали. А ты-то из Москвы надолго?
— Как получится…
Никогда не говори никому о своих планах. Еще все может сорваться. Из-за родителей. Снова из-за родителей!
— А муж в Москве так и будет работать? — Алиска вспыхнула. — Извини, я не расспрашивала. Тетя Надя сама сказала…
Я кивнула. Тетя Надя сама ничего не знает. Ей мать наврала с три короба, как я и просила. Ну и если бы наш развод не был тайной даже для детей, мать все равно бы краснела за дочь-брошенку. Не поверила она мне. Невозможно поверить, что это обоюдное решение, к которому мы с Владом шли долго и упорно лет так пять. Вот дурь-то какая с этими родителями… Между нашими поколениями пропасть, которую не перекроешь никакими доводами.
— Конечно.Там денег больше. И он москвич. В здравом уме москвич в Питер переезжать не станет никогда. Я просто на повышение иду. Через наш питерский офис это сделать намного легче. Так что это временно все равно…
Врать так врать… Впрочем, нет ничего более постоянного, чем временное. Должность выше, зарплата ниже, но это и не Москва. Мне хватит. Нам с Женечкой хватит.
— Но дачу уже купила… — усмехнулась Алиска, явно прикидывая в уме выложенную мною сумму, но дальше тактично промолчала.
— Ну так лови за хвост удачу, как говорится. Лучший дом в округе, сама сказала.
Мы на секунду замолчали. Не знаю, о чем Алиска в тот момент подумала: о том ли, буду я вспоминать в нем свою первую любовь, о которой на даче не трепался только ленивый, или о чем-то другом… Местные Ромео и Джульетта прямо. К счастью, оба живы-здоровы и счастливы. С другими.
— Слушай, я чего прибежала… У тебя сыну сколько? Моему Егору двенадцать в сентябре.
— Ярославу тринадцать исполнилось.
— Может сведем их вместе? Тут детей теперь совсем нет. А если и приезжают, из игрушек не вылезают.
Я кивнула.
— Да, тишина гробовая. Я даже удивилась. Хотелось дежавю. Даже на мопедах не гоняют.
— Ну, иногда гоняют. Но, конечно, не так… На мостике еще висят, но… Гопота какая-то… Страшно вечером гулять. Но у тебя ж собака?
— Да, собака. Тетя Надя тебе все рассказала?
Алиска пожала плечами.
— Ну так… Ты ж знаменитость. Слушай, — подружка понизила голос. — Ты дочку, — и она кивнула на мою Женечку, которая тихо стояла подле нас, — в честь Сомова, что ли, назвала?
Я кивнула.
— Да. Как догадалась?
Алиска поджала губы: поняла, что переступила черту тактичности.
— Извини.
— Да ничего, муж не в курсе…
— А сына в честь себя?
— А то как же! Ну, когда знакомить их будем? Мне моего тоже не мешало бы от телефона оторвать…
— Да хоть прямо сейчас… Мои через час на озеро собираются. Если отпустишь своего… Ну, мальчишкам так легче разговориться… Там тарзанка, правда, есть, но если ты против…
— Я не против. Главное, чтобы его папа не узнал.
Мы рассмеялись.
— Я через час приведу Ярика. Мне сейчас Женечку спать укладывать. Мы еще маленькие, нас всего три годика. Да, Женечка. Покажи на пальчиках три.
И дочь показала. Я сжала ее ручку крепко-крепко и повела в крепость, которую построил Джек совсем не для нас с ней. Калитка гулко ударилась за нашими спинами, и я задвинула засов, отгораживаясь от внешнего мира. Никого не пущу в мой собственный — никого.
— Ярик! — позвала я из дверей, заметив за спинкой дивана его поднятую пятку.
Тишина. Привычная.
— Ярослав! — позвала громче, чтобы он услышал мать через свои эйрподы.
Он поднял курчавую голову, по которой плакала расческа. В Москве он себе такого не позволял, а здесь неряшливость стала частью его протеста против дачи в Ленинградской области.
— Я встретила свою подружку детства. У нее сын, Егор, на год тебя младше. Они едут на озеро купаться. Я сказала, что ты поедешь с ними.
— Не хочу.
Ответил и исчез за спинкой дивана, уткнувшись в айфон.
— На улице двадцать пять, а то и двадцать восемь. На термометре все тридцать.
— Я сказал, не хочу.
— Ярослав! Ты не будешь валяться целыми днями на диване.
— Буду! Мне нечего тут делать…
— Вот и езжай купаться!
— Я не хочу…
— Пошел собираться! — заорала я на весь дом.
А чего молчать — ни души. Только если собака залает. И шнауцер подскочил и принялся меня облаивать. Ну да, все против меня!
— Не смей на меня орать! — голова Ярослава снова появилась над спинкой дивана. — А то папе скажу…
— Говори! А я ему скажу, что ты пялишься в свой долбанный телефон целый день и нихрена не делаешь.
