1. ПРОЛОГ
1970 год. Лиза
В приемном покое родильного дома царил вечный тоскливый сумрак. Почему-то считалось, что много света необходимо там, дальше — в предродовых палатах, в родильном зале, в операционном блоке, а здесь, где перепуганную, охающую от боли женщину встречает толстая неопрятная фельдшерица, достаточно одной лампочки в сорок ватт. Попав в этот влажный и гулкий полумрак, будущие мамы терялись и зябли. В душевой кабине было почти темно, потому что свет не попадал за перегородку. Любая женщина стремилась как можно скорее завершить все процедуры и регистрацию, чтобы отправиться в светлые и относительно теплые помещения, в которых её встретят внимательные врачи и акушерки в чистых и сухих халатах. В общем, из приемного покоя хотелось удрать поскорее.
Практикантка-медсестра Лизочка в очередной раз передернула плечами и поежилась, пробегая через приемный покой. Фельдшерица Марья Васильевна, меланхолично пощипывая булочку с маком, не спеша, записывала данные совсем молодой женщины с огромным животом. Женщина, уже облаченная в короткую и широкую казенную сорочку, кусала распухшие коричневые губы и дрожала. Вдруг она обхватила живот и истошно закричала.
— Ну, чего шумишь? — равнодушно прикрикнула Марья Васильевна, продолжая не торопясь выписывать буквы в журнале регистрации. Женщина на секунду умолкла, тупо прислушиваясь к себе, и вдруг повалилась на пол, закричав ещё страшнее.
Лизочка остановилась на бегу и поняла, что роды у женщины уже начались. Подскочив к колченогому столу, за которым сидела фельдшерица, она хлопнула рукой по кнопке, включающей наверху сигнал экстренного вызова врачей.
— Ну, чего делаешь? — зло бросила Марья Васильевна, разламывая булочку. — Потерпит, не прынцесса!
— Она-то потерпит, а ребенок? — гаркнула обычно тихая Лизочка: — Не видите, уже головка выходит?
В этот момент женщина изогнулась от боли, и ребенок родился сразу весь. Тут Марья Васильевна поняла, что придется пошевелиться, шустро приподняла со стула грузное тело и побежала за чистыми простынями. Лизочка подхватила вялый красный комочек, еще связанный длинной пуповиной с матерью, и в отчаянии заорала:
— Где же эти чертовы врачи?
Врачи в это время суетились на втором этаже вокруг непростой роженицы. На свет должен был появиться внук большого начальника, директора крупного завода, депутата и лауреата. И хотя роды проходили как положено, спуститься в приемный покой никто не торопился. Ребенок вот-вот должен был родиться.
Лизочка перерезала пуповину и осторожно опустила хрипло попискивающего мальчика на подставленную фельдшерицей простыню.
— Тащите его наверх и позовите быстрее кого-нибудь!» — прикрикнула она на Марью Васильевну.
Та, переваливаясь утицей, поспешила с легоньким младенцем к лестнице, по пути прихватив со своего стола обменную карту. А через минуту лежащая на полу женщина снова изогнулась в крике.
Нагнувшись к ней, Лизочка пыталась успокоить:
— Это послед рождается, потерпи, миленькая. — И вдруг поняла, что на свет появляется еще один ребенок.
Фельдшерица оглянулась и перекрестилась свободной рукой.
В светлом родильном зале, окруженная заботой трех врачей и двух акушерок, дочь директора завода родила мертвую девочку. Скользкое синюшное тельце пытались оживить всеми способами — вентилировали легкие, трясли, кололи всеми возможными препаратами — ничего не помогло. В тот момент, когда врачи переглянулись и накрыли девочку простынкой, в дверях появилась задыхающаяся Марья Васильевна. Ребенок, примолкнувший по дороге на её руках, вдруг, словно собравшись с силами, закричал громко и сердито. Молодая растрепанная женщина до этого молча лежавшая в другом конце комнаты на специальном столе, приподняла голову и заулыбалась:
— Ну, наконец-то, заплакал, а я уже боялась. Скажите, кто у меня, мальчик или девочка?
Врачи все так же молча переглянулись. Пожилая акушерка покачала головой, а молодой врач рванул на воротнике пуговицу. Пожилой бритоголовый доктор окинул взглядом Марью Васильевну и незаметно указал пальцем вниз. Фельдшерица закивала головой. И тогда бритоголовый сделав знак всем молчать, выхватил из рук из рук фельдшерицы обменную карту с прилипшей к ней булочной крошкой и быстро пробежал глазами записи. Потом взял вопящий сверток, развернул его и поднес к лежащей женщине.
— У вас замечательный мальчик, — пробормотал он.
Измученная женщина взглянула на сморщенное в крике крохотное красное личико и расцвела:
— Вылитый дедушка, когда сердится!
Одна из акушерок схватилась за сердце и быстро вышла из комнаты. Вторая незаметно сунула в руки фельдшерице мертвого ребенка, завернутого в простыню, и знаком велела уйти. Два других врача стояли столбом до тех пор, пока их начальник раздраженно не приказал им заняться ребенком и матерью. Сам же бритоголовый, которого звали Валерий Степанович, торопливо отправился в приемный покой, прихватив в коридоре акушерку, напившуюся валерьянки.
Внизу он застал встрепанную и измученную Лизочку в окровавленном халате, ползавшую на коленях вокруг вытянувшейся на полу женщины. Лиза старалась засунуть ей под голову клеёнчатую подушку с кушетки. Рядом в скомканных испачканных тряпках лежали и орали два ребенка.
Увидев Валерия Степановича, Лизочка вскинулась и зло спросила:
— Ну, что, дождались? У нас тройня родилась — на полу, в антисанитарии, без помощи! А вы где были? — И она разрыдалась, уткнувшись в покрытые засохшей кровью кулачки.
Когда, наконец, все пришло в относительный порядок — женщин обиходили и увезли в палату, детишек — в детское отделение, Валерий Степанович собрал дежурную бригаду в своем кабинете.
— Я думаю, вы понимаете, что о сегодняшней ночи все должны молчать. Я говорю совершенно откровенно — тот, кто расскажет, хоть что-нибудь, очень сильно пожалеет об этом, — и он обвел тяжелым взглядом сотрудников. — Из всех нас сегодня только Елизавета Петровна заслуживает высшую оценку. Все свободны, а вы, Лиза, останьтесь.
Стараясь не смотреть друг на друга, медики покинули кабинет. Валерий Степанович какое-то время молчал, вчитываясь в запись, сделанную Марьей Васильевной в журнале регистрации.
— Я хочу попросить у вас, Лиза, прощенья. Не буду оправдываться — то, что случилось, ни в какие ворота не лезет. Но произошло и еще кое-что. Когда Марья Васильевна внесла мальчика, мы реанимировали мертвого ребенка. И его мать, услышав детский крик, решила, что это — её сын. Клянусь, если бы этот мальчик родился один, я отдал бы его настоящей матери, но у неё родилось сразу трое. Посмотрите, — он протянул ей регистрационный журнал, в который была вложена «обменная карта беременной».
