ЁЖИК
Баба Маня вставала рано: так заведено было в деревенской жизни. Разминала ходьбой старые косточки, кормила курей, делала нехитрый завтрак. Вот и сегодня ей захотелось нарвать щавелька да сварить зеленого свежего супчика, заправив его сырым яйцом. На улице стояло вёдро: не зря баба Маня молилась и просила небеса прекратить проливные дожди.
Спустилась бабушка со старого скрипучего крыльца, но оступилась и охнула: «Слава Богу, что не упала! На помощь-то звать некого. Лесник Лукич один раз в три недели заглядывает…» Так, рассуждая, баба Маня дошла до щавеля, аккуратно расположившегося на одной из грядок небольшого огорода. Только нагнулась она над грядкой, как заметила еле заметное шевеление в зелени щавеля: «Ба! Да как ты сюда забрался, милок? Да еще совсем махонький, что же с мамкой твоей случилось-то?» – баба Маня совсем забыла, зачем пришла на огород, когда на грядке с щавелем заметила маленькое колючее чудо – ёжика, свернувшегося в клубок, только смородиновая пипка смешно торчала из этого буроватого шарика. Бабушка сняла передник, аккуратно взяла ёжика и понесла в дом. Там она отыскала старую шапку-ушанку покойного мужа Матвея и нежно положила
это колючее чудо в своеобразную кроватку.
Видно было, что ежик слаб. Баба Маня смекнула, что нужно как-то привести его в чувства, вернуть это сокровище к жизни. Захлопотала, засуетилась бабка: ведь надо ж такому случиться – Бог живую душу послал в ее одинокую жизнь; есть у нее и куры – да бестолковая больно птица, что с нее взять, коза имеется, так та сама по себе…а вот ёжик- это другое!
Ёжик засопел, зашевелился в шапке, отвлек тем самым бабу Маню от размышлений. Бабушка сразу сообразила: пока колючий слаб совсем – его нужно кормить из пипетки, благо – молоко козье есть! Она припомнила, что лесник по ее просьбе как-то принес ей таблетки, а пипетку – в подарок, сказав, что в хозяйстве сгодится. Порылась баба Маня в старом деревянном комоде – и на радость пипетка нашлась! И начались хлопотные дни и ночи, но бабушка не роптала: теперь есть ради кого жить, живая душа будет спасена!
Словно сыночка-грудничка выхаживала ёжика бабушка: «Вот так когда-то и о Гришке своем заботилась- единственном сыночке … болезненным родился, носилась с ним, как ошалелая…а он вырос, в армию ушел, а потом на север подался: поначалу письма писал, деньги нам с отцом высылал, словно откупаясь от нас…а Матвей в пятьдесят лет заболел сильно, потом совсем слег, в одну из ночей умер во сне…знаю, знаю, все это от тоски по сыну единственному.. в себе эту боль держал Матвейка мой. А сынок наш так и не приехал проститься с отцом, потом совсем на связь перестал выходить…Вот живу столько лет и не знаю- жив ли Гришка мой?!» Ёжику открывала свою душу баба Маня, когда кормила его из пипетки. А ёжик глазками-бусинками внимательно смотрел на бабулю, словно все понимал, о чем она ему говорит, да только ответить не мог.
Так и стали они жить: ежик да баба Маня. Колючий окреп от молока козьего: вскоре и пипетка ему не нужна стала- с блюдца приловчился лакать молоко. Везде за бабой Маней "хвостиком" ходит: она – на огород, он за ней семенит маленькими ножками, выйдет за ограду бабка – он тут же, возле юбки ее примостится. «Гляди, колючий, ни одной души нет вокруг: молодые поразъехались, старики- на погосте лежат. Одна я тут кукую… нет куковала, теперь вдвоем веселее куковать будет», – баба Маня вытерла скупую слезу концом платка.
В одну из ночей не спалось бабе Мане: тревога какая-то необъяснимая поселилась в ее душе, всю ночь крутилась в постели. Утром старая не нашла свое сокровище драгоценное – пропал ёжик. Заголосила старушка, такую тоску смертную почувствовала от раздирающего душу одиночества; да и лесника что-то долго не было: три месяца не показывался ей на глаза, осень уже на дворе стояла… даже поплакаться некому. А вечером вышла на крыльцо, споткнулась и упала замертво.
На следующее утро ёжик прибежал, увидел бабулю свою, лежащую на крыльце, стал черной пипкой обнюхивать ее- и понял все: нет его бабушки больше: «Мамка, прости меня! Это я, Гришка твой…Убили меня на этом севере: за деньги большие, вот душа моя к тебе попрощаться приходила, погреться у родного очага перед дорогой в вечность…»
Через несколько дней явился Лукич (болел он сильно, продолжительное время лечился в больнице, поэтому долго и не навещал бабу Маню): на крыльце он нашел тело бабы Мани со следами разложения, а рядом с ней- мертвого ежа…
ВОЛКОДАВ
Подходила к концу очередная рабочая неделя. За офисным окном стоял жаркий август. Не хотелось выходные провести в каменных городских джунглях: я мечтал о свежем воздухе и душевном покое.
Вдруг вспомнил, что Витька недавно предлагал мне ключи от дачи, а я со своей работой (все-таки я топ-менеджер одной крупной корпорации!) закрутился и совсем забыл о даче…
В конце рабочего дня набрал своему лучшему другу и попросил встретиться с ним в одном уютном баре. Заодно попросил Витька захватить ключи от дачи. С Витькой мы не виделись около года… Как я рад был встрече со старым другом, словно свежего воздуха глотнул! Мы сидели в баре, пили вкусное пиво и говорили, говорили, говорили… В конце вечера мы клятвенно пообещали больше не теряться надолго. Витек вручил мне ключи от дачи, объяснил, как туда добраться, а потом такси с водителем-весельчаком доставило нас по домам.
Проснулся рано, несмотря на то, что вчера перебрали с другом пива. Немного болела голова. Я встал под холодный утренний душ и некоторое время кайфовал: серебряные струи словно вымывали мою душу, становилось легко дышать, про работу забыл вообще, как ни странно… Затем, окончив «банные процедуры», я спокойно выпил чашечку черного кофе, удобно расположившись на небольшом балконе: утром еще асфальт не накалился, да еще коммунальщики с утра поливали его водой: асфальт жадно поглощал мощные струи в свои легкие и в знак благодарности фыркал…
После обеда я выехал на потрепанном слегка джипе из города и вскоре меня с радостью встретила зеленая ароматная трасса. Давненько я не был в этой деревеньке, подзабыл уже, где конкретно находится дачный домик… Так, взирая на прекрасные пейзажи, которые мелькали за окном, настраивая себя на позитив, я добрался до деревеньки В. Громоздкий джип петлял по узким пыльным улочкам. Словно вымерла деревня! Ни одного жителя не видать… Вдруг я затормозил у покосившегося забора. Не знаю почему, но нога резко нажала на педаль. Я вышел из автомобиля, за забором находился небольшой ветхий дом: «Есть здесь кто-нибудь?» На мой крик я услышал только беспомощный писк. Мой взгляд упал на большую собачью будку и мелкую собачонку, кем-то безжалостно посаженную на тяжелую ржавую цепь. Заныло сердце от такой несуразной картины. Песик был очень худ, шерстка местами вылезла, видно, из-за лишая, глазки слезились на ярком солнце…Он тихо скулил. Я неплохо разбирался в породах и сделал вывод: передо мной смесь чихуахуа с той-терьером. Заморыш под тяжестью цепи даже нормально не мог встать на свои тонкие лапки. Он лежал и жалостливо скулил…
