1. Глава 1
Узнать, что подруга забрала твоё свидание — лучшее завершение и без того паршивого дня.
Захлопнув крышку ноутбука, я на миг закрываю глаза, но фото так и стоит перед внутренним взглядом, отказывается исчезать. Конопатая Солнышко-Света и рыжеволосый огненный Миша улыбаются в камеру на фоне сине-фиолетового интерьера “Либерона”.
Обидно, но с моим невезением чего-то подобного и следовало ожидать.
Добряк с ростом баскетболиста и потрясающим чувством юмора со дня знакомства понравился и мне, и Светлане, но вчера именно меня Миша пригласил посидеть в кафе. Я ожидала, что Миша предложит начать встречаться, летела на свидание как на крыльях.
Мой взлёт оборвал звонок:
— Яна, папе снова отказали в приёме на работу и он… наглотался таблеток. Выпил целую горсть! — истерично выкрикнула мама в трубку и сбросила.
Естественно, я извинилась перед Мишей и помчалась домой, чтобы узнать, что, когда мама мне звонила, фельдшер со скорой уже благополучно закончил промывать папе желудок, и таблеток тех было не сто, как нарисовало моё перепуганное воображение, а всего пять чуть ли не безобидных витаминок. Угрозы жизни изначально не было.
Сейчас папа спит, уютно укрытый старым, ещё советским, пледом. Мама ставит передо мной чай, и я замечаю, что чашка почему-то старая, треснувшая, хотя неделю назад я привезла новый сервиз.
— Ты позвонила, когда всё разрешилось, — не выдерживаю я. — Почему ты не сказала, что папа в порядке?
Она будто нарочно подгадала момент, когда Миша помогал мне устроиться за столиком. Почему она не позвонила сразу после того, как вызвала скорую? Почему не позже, после того, как проводила фельдшера?
Миша отнёсся к моей беде с пониманием, я уехала, а на моём месте чудесным образом оказалась Света…
— Яна, ты не волнуешься за папу? — упрекает мама и смотрит на меня влажными глазами, будто вот-вот заплачет.
Рядом с ней я словно черствею и покрываюсь коркой льда. Потому что плакать должен кто-то один.
Я волнуюсь, очень волнуюсь.
А папа за меня? Что я почувствовала, услышав про таблетки? Отказ в работе ничто, не стоит ни нервов, ни, тем более, жизни. Разве я отказывала в помощи?
— Надо что-то менять, — качаю я головой.
У меня такое чувство, будто мою жизнь засасывает чёрная дыра безнадёги.
Пора проснуться.
— Яна, что бы мы без тебя делали, — примиряюще улыбается мама, но мне впервые трудно принять её слова. Хей, разве вы не взрослые люди в самом расцвете лет? Почему вы возложили ответственность за благополучие семьи на меня одну?
Отвернувшись, я открываю ноутбук. Мысли мыслями, а работа сама себя не сделает.
С экрана по-прежнему улыбаются Света и Миша.
Кажется, мама собирается сказать что-то ещё, но не успевает.
Из спальни родителей раздаётся душераздирающий, полный ужаса крик, причём папе вторит Лизи, моя младшая сестрёнка. Я вскакиваю, стул с грохотом опрокидывается, буквально разваливается. Я ногой отбрасываю спинку и первой бегу на крик. Неужели он что-то сделал на глазах у мелкой?! Вот за это точно не прощу. Я сама не понимаю, как оказываюсь в соседней комнате. Мама влетает следом. Её ладони оказываются на моих плечах, она будто прячется за мной, как за щитом.
То, что я вижу…
Галлюцинации коллективными бывают?
Потолок будто выдавили в комнату, он разбух, вспучился, посерел, превратился в грязную тучу, в недрах которой зарождается смерч. Бесформенная воронка крутится всё быстрее, обретает контуры, и из образовавшейся прорехи выпадают серые щупальца. Толстые жгуты неуклюже шарят по полу, по комнате расползается сероводородная вонь.
Не знаю, что это и знать не хочу. Уйти и позвать помощь — самое правильное решение.
— На выход! — командую я и подталкиваю маму к двери.
Папа больше не кричит, он молча таращится в потолок безумными глазами, на мои слова никак не реагирует.
Одно из щупалец — тонкое, гибкое, — целенаправленно ползёт к Лизи.
Я пытаюсь оттолкнуть сестру, и щупальце ударяет в грудь меня. Запах усиливается, серое марево застилает обзор, я будто в густом тумане оказываюсь. Боли нет, мне только холодно и очень страшно, потому что туман давит, и я не сразу понимаю, что щупальце никуда не исчезло, наоборот, оно стягивает руки-ноги, превращая меня в спелёнутую в коконе гусеницу. Я тщетно пытаюсь вырваться, мне нечем дышать. То ли в глазах темнеет, то ли напавшая на меня серость наливается чернотой.
Не остаётся ничего, кроме холода. Зрение окончательно отказывает.
И во мраке я слышу голос Лизи, сестрёнка зовёт меня, но как-то странно:
— Янри, просыпайся! Янри!
Кто-то хлопает меня по щеке, давление исчезло, но веки свинцовые.
— Сколько можно? — раздаётся незнакомый голос, сочащийся брезгливым презрением. Таким тоном не с людьми разговаривать, а у клопа спрашивать, как он заполз в твою постель.
Открыть глаза никак не получается.
— Простите, госпожа, — лепечет мама.
Не понимаю…
Я помню серую пелену. Мне стало плохо, и мама вызвала врача? Но почему “госпожа”?
— Просто переоденьте её и положите в экипаж!
Удаляющиеся шаги, мамин вздох и тихий голос сестрёнки.
Да что происходит-то?!
Испуг придаёт сил. Я резко сажусь и тотчас заваливаюсь, голова идёт кругом, к горлу подкатывает тошнота, но от прежней слабости, не позволявшей и пальцем двинуть, я избавилась.
— Янри! — радостно восклицает мама.
— Янри, — вторит Лизи и щекой прижимается к моей макушке.
Проморгавшись, я осматриваюсь. Потолок, стены, пол — всё дощатое. Дерево потемнело от времени, кое-где из досок выпали сучки, и образовались похожие на пустые глазницы дыры.
Окошко крошечное и закрыто бумагой, штор нет.
Не знаю, на чём я лежу. Жёстко, неудобно, на кровать не похоже.
Мама сидит на самом настоящем сундуке. И одета она почему-то в чёрно-коричневое, застиранное платье с неопрятными заплатами на подоле. Плечи укрывает серо-бурая косынка, волосы стянуты в невесть откуда взявшуюся косу. Мама же носит каре, волосы не могут отрасти в мгновение. Парик?
— Янри, госпожа Черис велела поторопиться, — плачущие нотки не изменились.
— Где я?
— Дома-а-а, — у мамы мой вопрос вызывает полнейшее недоумение.
Её не смущает обстановка?
Это розыгрыш? Но шутка совершенно не в стиле моей семьи.
Для галлюцинаций… слишком. Слишком реалистично, врут все: и глаза, и нос, и пальцы.
Второй раз подняться получается лучше, головокружение ещё беспокоит, но я, опираясь на Лизи, добираюсь до окна, поднимаю лист. Некачественная бумага рвётся, но я не обращаю внимания.
Вид открывается как из полуподвала, мостовая почти вровень с окном. На противоположной стороне теснятся одноэтажные развалюхи. Подозреваю, мы в такой же халупе. Декорацие масштабные…
Или не декорации?
Над дорогой зависло чёрное яйцо, размером не уступающее домикам. Половинка”скорлупы” поднята на манер крыла божьей коровки. Видно нутро яйца — на сиденье, закинув ногу на ногу, расположилась незнакомая дама и нетерпеливо покачивает мыском.
