Родителям посвящается
Вероятность того, что этот приветливый февральский день станет для Федора очередным лучшим днем его жизни, была велика: Василий, лежа на боку и вытянувшись во всю длину, отдыхал на деревянном подоконнике в комнате Марии. Подставив белое мохнатое брюхо солнечным лучам, он не проявлял никакого желания покинуть это место, без сомнения сказочно уютное.
Сам Федор жил в небольшом доме напротив, стоявшем посреди двора и окруженном пятиэтажными зданиями. Его маленькая квартира находилась прямо под козырьком крыши, рядом с отверстием в стене, из которого днем и ночью струился теплый воздух. Он был счастлив, что смог обосноваться здесь сразу после того, как мать намекнула ему на обустройство личной жизни.
Это было позапрошлым летом. И хотя Федор многому у матери научился, он все же имел очень смутное представление о личной жизни. Из сказанного родительницей где-то, но очень увесисто, отложились три правила, настойчиво пытающиеся определить личную жизнь:
Правило 1-е: При добыче пищи и при выборе матери твоих детей правил нет!
Правило 2-е: Избегай случаев стать предметом выбора пищи!
Правило 3-е: Ладь со всеми, и умный уступает первым!
Он пытался придерживаться этих правил. Но 1-го пока только наполовину. А 3-е в голове не укладывалось с двумя предыдущими.
Мать своих будущих детей Федор еще не встретил. А если, особенно в определенное время года, в поле зрения и появлялись возможные претендентки на эту роль, то среди них он пока не увидел ту единственную, о которой мечтал. Ту, чей образ привел бы сердце в неутихающий, радостный и одурманивающий трепет.
Именно таким должно было быть, по его мнению, то чувство, которое стало бы главным в личной жизни, если верить фотографиям и афишам кинотеатра на соседней улице. Правда, в жизни примеров тому не встречал, а может быть, просто не замечал.
Обустраивать личную жизнь мешал к тому же внутренний голос, непонятно откуда взявшийся и регулярно рассуждающий о том, что жизнь не может состоять только из добычи пищи, размножения и избегания опасных для нее ситуаций. Этот голос иногда вырывался наружу и заставлял окружающих смотреть то снисходительно, то с сочувствием, интересом, осторожностью, а то и, что очень редко случалось, с завистью.
Иными словами, Федор слыл среди соседей и знакомых философом, чудаком или просто дураком. При этом 3-е правило, которого он придерживался всегда, давало другим возможность видеть в нем безобидного и безопасного члена общества, что опять же оберегало его от неприятных столкновений с инакомыслящими.
Федор довольствовался тем немногим, что было необходимо для существования. И ждал, ожидая большего от жизни.
* * *
Мам, я сегодня почитаю! – Саша, поужинав после работы, скрылся в своей комнате. Следующие обычно за этим причитания матери о том, что ему, здоровому дылде, сам бог велел одеться поопрятней и выйти из дома, чтобы наконец-то познакомиться с какой-нибудь симпатичной девушкой, умеющей варить, стирать и гладить, казались ему через прикрытую дверь ласковым рокотом утихающей грозы.
«Интересно, что сейчас делает Рита?» – он захлопнул книгу. Если в голове на одно мгновение мелькала Рита, то чтение было уже невозможно. Эти четыре буквы вызывали чувство неопределяемого характера.
На работе, в институте, он бы сказал, что имеет дело с мощнейшим катализатором химического процесса. Именно такой процесс, вне всякого сомнения, стартовал в нем без какого-либо малейшего предупреждения всегда, когда он начинал думать о Рите. Совладать с ним Саше и подавно не удавалось, если ему приходилось видеть ее. Что довольно-таки часто случалось потому, что жили они в одном доме, хотя и в разных подъездах.
Встречаясь с ней утром во дворе, по пути к автобусной остановке, он отвечал на ее приветствие каким-то странным, выдавленным из сразу же пересохшего горла, наверняка не очень вежливо звучавшим звуком. На что Рита обычно улыбалась бездонными зелеными глазами и продолжала путь, оставляя его наедине со знакомым чувством: руки становились холодными. В любую погоду на лбу выступали крохотные капельки пота. И очень хотелось вернуться домой, лечь и немного отдохнуть.
В этих случайных встречах, приводивших его в своего рода предсмертное состояние, было все же что-то бесконечно теплое. Ее огненно-красные волосы, не поддающиеся укрощению и обрамляющие нежное белоснежное лицо, казалось, освещали, как колыхающийся на ветру факел, лица людей и потрепанный временем двор.
В этот свет попадала и мать Саши. Вопреки своим взглядам она прощала Рите некоторую потертость платья, и, увидев девушку в окно, начинала улыбаться и нежно, с непонятным сожалением произносила: «Наш огонек!».
* * *
С высоты своего жилища Федор с неустанным интересом наблюдал за живущими по соседству существами. Особенное любопытство у него вызывали птицы, разучившиеся летать.
Они почти полностью потеряли оперение, жили в угловатых гнездах и размножались, независимо от времени года и достатка или недостатка в пище. Вместо перьев эти птицы носили на теле какие-то сероватые или синеватые покрытия. Ноги они прятали в темные чехлы, оставляющие на снегу замысловатые рисунки. Только при хорошей погоде одеяния становились красочней. Особенно у тех из них, которые представляли собой более изящную, как считал Федор, половину этой огромной стаи, заселившей буквально все, что можно было, хотя бы отдаленно, назвать жилищем.
За исключением немногих дней, эти птицы покидали рано утром дома, собирались в определенных местах, ждали, смур-но поглядывая в одном направлении, забирались добровольно в дребезжащие и пугающие запахом коробки, которые уносили их туда, где они снова заходили в дома, чтобы, после бесконечно долгого пребывания в них, выйти оттуда уставшими с опущенными крыльями и залезть в коробки, ползущие к месту утреннего сборища. По пути к гнезду некоторым из них удавалось прихватить съедобное в местах, предназначенных для выдачи пищи.
Федору казалось странным, что такие крупные, сильные существа не охотятся и ничего не собирают, а поедают то, что появляется невесть откуда. Им вообще каким-то образом удалось освободиться от необходимости жить по правилам, кажущимся Федору такими естественными.
* * *
Ловко спрыгнув с подножки еще не совсем остановившегося маршрутного автобуса № 5 и избежав таким образом встречного стремления промерзших ожидающих к теплу, Рита быстрым шагом прошла в подворотню старого серого здания. Тут, на втором этаже, располагалась фирма, на которой она работала почти полгода. Холод подгонял, пробираясь сквозь не по сезону легкую одежду и обувь к самым уязвимым местам гибкого молодого тела.
