«Новый год к нам мчится, скоро все случится!» – оптимистически вопила в соседнем дворе подгулявшая компания, не забывая сопровождать восторженными взвизгами взрывы самодельного фейерверка. Песенка слегка запоздала, поскольку Новый год уже примчался: вот уже шесть часов, как под бой телевизионных курантов для населения Москвы он вступил в свои права. Близится рассвет первого января – а впереди целых триста шестьдесят пять дней… Что принесут они с собой? Кому-то головокружительный взлет, кому-то – падение, кому-то – размеренность серенького существования, в котором давно хотелось бы что-то изменить.
Подняв бокалы шампанского, все надеются на то, что год будет счастливым. Но ведь вероятность счастливой случайности так же велика, как и вероятность несчастной. И разве только одни подарки, перевязанные розовой ленточкой, припрятаны в мешке Деда Мороза? Потеря работы, депрессия, автокатастрофа, инфаркт, измена, случайная пуля – кому-нибудь эти сюрпризы непременно достанутся.
Может быть, праздничные песни и пляски, поздравления, подарки и елочные огни – все это люди придумали для того, чтобы поменьше мечтать о вероятном, а не о призрачном будущем? Чтобы за пестрой суматохой забыть, какое это на самом деле тревожное событие – Новый год…
Снег под ногами хрустел, озарялся разноцветной радугой петард. Павел Любимов с гостями, супругами Витей и Инной, выбрался во двор проветриться.
Аня с ними не пошла, зато поднесла к окну Димку. Через закрытое и заклеенное по зимнему времени окно Павел ничего не слышал, но видел, как она, прикасаясь пальцем к стеклу, наверняка объясняла сыну: «А смотри-ка, Димочка, кто это там у нас? Ой, смотри-смотри… Это же па-апа! Наш папа!»
– У-ти, какой заюшка, – умилилась Инна.
У самой Инны с беременностью пока ничего не выходило, но судя по тому, как она сюсюкалась со всеми встречными младенцами, без ребенка они с мужем не останутся. В крайнем случае возьмут малыша из детдома. Усыновление в наше бдительное время обставлено множеством проблем, но Виктору Бочанину волноваться нечего: бывший чемпион мира по конькобежному спорту не имеет вредных привычек, а обеспечен так, что сумеет прокормить большую многодетную семью.
Тридцатитрехлетний Павел Любимов, бывший пловец, ныне тренер, собравший за свою спортивную карьеру урожай всех возможных кубков и медалей, смотрел снизу вверх на свое крошечное сокровище, в зачарованных глазенках которого отражались сполохи петард, и позволял себя захлестывать с головой непривычным, неведомым ранее чувствам. Павел привык быть молодым, самоуверенно думал, что старость – общий удел человечества – его не коснется. Даже переход на тренерскую работу – свидетельство того, что для личных спортивных побед его мышцы уже не так крепки и эластичны, как прежде, – не стронул его с этого убеждения.
И вот, полюбуйтесь, из зимнего окна выглядывает младенец, живое свидетельство того, что все в мире течет, все изменяется. Пройдет время – не заметишь, как оно пролетит, – и ты, Паша, красавчик спортсмен, станешь седым, сгорбленным, маленьким рядом со своим взрослым, солидным, широкоплечим сыном. Закон природы! Но, что бы ни твердили психоаналитики о конкуренции между отцами и сыновьями, Павел не испытывал никакой горечи, никакой ревности к Димке, который вроде бы должен занять его место в жизни. Пусть занимает! Пусть даже станет чемпионом… Хотя, зная об опасностях, подстерегающих спортсменов в наше время, Павел не желал своему дорогому пацану такой участи. Любимов как никто другой представлял, как легко по вине недобросовестных тренеров и дельцов, наживающихся на чужой беде, из здорового, полного энергии молодого человека превратиться в инвалида.
А может быть, к тому времени, когда подрастет Димка, ситуация в спорте изменится? Ведь он, Павел, приложил столько усилий, чтобы разоблачить негодяев, которые калечат беззащитных парней и девчонок. Ведь это все было не напрасно, а?
Павлу Любимову вдруг с невероятной отчетливостью представилась позолоченная солнцем и осенними листьями аллея. Длинная аллея, и они со взрослым сыном идут по ней вдвоем. Лицо Дмитрия Павловича виделось непривычным, но откуда-то уже знакомым: что-то в нем присутствовало от отца Павла, Диминого деда, и что-то Анечкино улавливалось… Себя Любимов видеть не мог, однако знал, что он в преклонных годах, но бодр, не жалуется на немощи, не потерял вкуса к физическим упражнениям и дружеским беседам. Сын рассказывает ему о каких-то веяниях современности, которые старый Павел никак не может понять и принять, он отвечает ему, опираясь на собственный опыт, они спорят, может быть, даже ссорятся слегка – но это не главное. А главное то, что вместе им хорошо. Они очень разные, но сын любит отца, а отец любит сына. Их сближает не только общая кровь: они – настоящие друзья.
И это называется старостью? А ведь это счастье!
Павел почувствовал, как к сердцу подступила теплая волна. И, приветствуя год, который несет в себе и новые радости отцовства, и новое наслаждение желанным Аниным телом, которое после родов стало еще более дорогим, и новые тренерские достижения, и что-то еще, неведомое, но замечательное, он, как мальчишка, во все горло завопил:
– С Новым годом!
Аня все еще стояла у окна. Она так же не могла его слышать, как он не слышал ее, но она все поняла и тоже закричала: «С Новым годом!» Ох, какой же это чудесный праздник – Новый год!
Павел не заметил, откуда вдруг вынырнули эти шесть человек. Трое – в темных пуховиках, другие трое одеты в короткие черные куртки. Насколько можно различить при свете, падающем из окон, и при вспышках фейерверков – кавказцы. Молодые, лет по двадцать пять. Угрюмые лица, заросшие щетиной щеки, черные вязаные шапочки надвинуты на глаза. Двое из них подошли к другу Виктору и Инне, а четверо уверенно направились к Павлу Любимову.
– Что вы… – робко пискнула Инна. – Что вам нужно?
Никто из кавказцев не снизошел до того, чтобы ответить женщине.
– Чего кричишь? – спросил Любимова один, у которого из-под вязаной шапочки выбивались неподстриженные вьющиеся волосы; судя по уважению, которое оказывали ему его товарищи, видимо, главный в группе.
– С Новым годом, – повторил Павел. – А что, нельзя?
– И тебя с Новым годом, – бесстрастно сказал кавказец и выхватил нож.
Отчаянный Иннин визг потонул в грохоте запускаемых неподалеку петард. Павел отчетливо почувствовал только первый удар – в левую половину груди, между ребрами, остальные слились для него в одну горящую неразличаемую боль. Несмотря на боль, он по-прежнему не мог поверить в серьезность происходящего: все казалось, что это дурацкая шутка подвыпивших гуляк. Павел больше не видел того, кто так беспричинно и как будто бы даже беззлобно напал на него. Он видел жену и сына, отделенных от него молчаливой толщей стекла – их расширенные от ужаса глаза вспыхнули, как искорки фейерверка, и погасли в предрассветном небе. Он видел, как Инна, бестолково прыгая по снегу вокруг него, превращалась в ворону, махала крыльями и каркала: «Помогите! Убили! Помогите! Человек умирает!» Вот поди ж ты, умная вроде птица, а кричит ерунду всякую. Разве можно умереть первого января? Ведь праздник…
