Доброе утро. Добрый свет. Белым бело. Свет постепенно начинает съедать дом напротив моего. Начиная с верхних этажей, с семнадцатого вниз, строение покрывается белым днём. Лучи уже покрасили шестнадцатый, движутся ниже. Скоро не только звуки птиц, но и тёплый жжёный воздух разбудит многоквартирный улей. Обитатели верхнего этажа, точно напротив моего окна приготовились. Все их окна, кухня и комната, пятиугольная большая лоджия, покрыты изнутри серебром. Оно сейчас активно искрится и похоже, будто весь объём жилища за стёклами заполнен металлом. Фольга отражает свет с его энергией и, вероятно, от того людям внутри прохладно и экономно. Без кондиционера, которого я не наблюдаю у них на стене. Без открытых форточек. Их не затронет жара. Пекло самого знойного октября в моей жизни. Как это выглядит изнутри? Когда все площади твоих стёкол покрыты фольгой. Свет внутри холодный и белый? Всё в диско-блёстках или наоборот серо-бледное? Или света нет, темно? Как они видят мир снаружи? Для них он доверху заполнен металлом, или светом, или серостью? Можно ли что-то разглядеть сквозь сверхтонкий металлический лист на стекле. Надо мне испытать это ощущение. Жизнь в квартире с заклеенными фольгой окнами. Я тотчас придумал лёгкий тестовый вариант – носить очки из фольги. Посмотреть, как это, жить за стеной серебра. Отражать тепло мира назад в его непрошенное «доброе утро». Нужно всего-то пара конфет с двуслойными фантиками. Внутренний, внешний, один из фольги, и сделано, накладки на очки готовы. Вот только не родится ли от того катаракта? Дурацкая шутка. У меня столько проблем, а я шучу. Лучше бы нашёл осмысленную работу.
На самом деле, моя кухня смотрит на запад, и восходные лучи, вся эта тема защиты от лучей добра меня пока не касается. Для моего взора, соседнее здание, осыпанное фотонами звезды с именем С-е, просто горизонт. Вид из окна. Мы с людьми, смотрящими на восток живём в одинаковых зданиях. Мы вровень. Мы одногодки. Два семнадцатиэтажных близнеца. Только у одного бок уже горячий и светлый, люди тяжело дышат во сне, а у второго зритель сидит на тёмной холодной стороне. До обеда я смотрю как они плавятся, после обеда, когда моя западная сторона примет огнемёт светила, они будут смотреть на меня в лаве. Четыре тридцать. Пролетела маленькая птичка. Четыре тридцать две. Засвистел чайник. Четыре тридцать пять. Можно принимать кофеин. Такой же горячий, как обращённая ко мне стекло серебра у того собственника боящегося тепла. Он что-то знает. Про жестокость С-ца. Тепло доброго утра постепенно переходит в тепло доброго дня. А там уж и до доброго вечера и доброй ночи чаем подать. Так вся жизнь заполнится добром и светом, допить не успеешь. Променять свет и тепло на серебро… Вспоминается песня: «Что бывает, когда слишком много в крови серебра?» Четыре сорок девять. Есть ли ещё эти имбирные пряники? Есть ли ещё урюк? А, действительно, что бывает, когда слишком много в крови серебра?
Ямку так и не заделали. Каждый раз таксист легко вздрагивает. Машина ныряет и выныривает из плоской протяжённой дыры в асфальте у КПП. Там, где шоссе сворачивает к терминалам С и В Шереметьево. Там, где очередь утренних понурых курток с людьми внутри стоит перед дверью с охранником. За ней какой-то бесконечный ангар с выцветшей синей иконой «Аэрофлота», рядом забор, спереди дорога полная бело-жёлтых машин и та ямка. Ухабчик. Она не вредит авто, она служит границей между медитативным путём полупустого просыпающегося мира на земле и взлётом в вовсе пустое рассветное небо. В небо, внутри блестящего как конфета цилиндра самолёта. Причина долголетия ямки неясна. Возможно на ней днём паркуется постоянный местный начальник и её не видно грозному взгляду оптимизатора, возможно, яма не входит в границу аэропорта и ждёт пока её обнаружит, измерит и залатает ЖКХ или какой-нибудь Автодорстрой. Мы с таксистом снова свернули и снова подпрыгнули, как и месяц, квартал, год назад. Невидимая для правосудия чинителей асфальта впуклость дороги к терминалу на прежнем месте. Короткорукий водитель не может дотянуться до кнопки талона шлагбаума. Почему не использует какую-то палочку, хвататель, протез-продолжение руки чтобы облегчить себе труд? Длиннорукий я, путаюсь в вещах и ногах, выползая перед чёрным стеклом фасада. Учитель айкидо говорил: чем длиннее оружие, тем выше должна быть техника владения, чем короче оружие, тем выше должен быть дух. Так всё это было давно… Высокий дух коротких рук разъезжать на арендованной машине. Высокая техника долгих ног не упасть в паутину собственных ремней, шарфов и зарядок телефона. Моя длинность будет со мной всю жизнь, мне придётся овладеть высокой техникой своих конечностей, рук и ног. Даже после смерти, мой рост и все эти приставки к телу с пальцами и ушами, подкинут проблем. Гробовщик или родственники будут озадачены этими лишними сантиметрами. Может именно для этого дан нам остеосклероз? Проседание позвонков, уменьшение высоты межпозвоночного диска, прочее такое медицинское… Чтобы всякий долгий человек поместился в выбранный социальной эволюцией стандартный гроб. Выбранный теми, кто выбирает за нас. Не менять же из-за меня шаблон промышленности и культуры погребения. Не рыть же ради меня иную яму. Двести, значит двести, не двести два, не триста. Размышления закончились на двойном глупом контроле с ощупыванием телес и заглядываением в мой капюшон. Далее мой чемодан съедает язык контрольного устройства, мои документы берут в руки незнакомые люди, мне в альвеолы попадает густой, настоявшейся в закрытом помещении вай-фай аэропорта. И таксист, и я сегодня победили своё маленькое айкидо. Добрались до цели используя силу своей длинности и кроткости.
«Поднимите шторки иллюминатора», – раздаётся голос женщины неясно как прорвавшийся через мои новые наушники. У них же шумоподавление. У них же человекоизоляция. У них же вкладыши и дизайн. Как? Выпали? Мгновенное расследование показывает, что в результате сна один наушник подвыпал из уха. Второй почти разрядился. От того музыка стала тише, а в щёлочку между эпидермисом и пластиком просочилось: «Поднимите шторки иллюминатора». Я поднял. Я законопослушный, особенно в случае абсурдности закона и хорошего места у окна. Поднял и впустил серебристый свет на свою футболку, на пустое среднее в ряду место, в проход, ожидающий вскакивающих пассажиров, опаздывающих на стыковочный рейс. Поднял рановато, как я вижу. Кроме собственно света ничего больше в салон не проникло. Не вошло ни изображение облаков, ни вид крыла, ни пэчворк полей и дорог внизу. Пэчворк это чтобы повыпендриваться. Так-то лоскутное одеяло, конечно. Так вот ничего не вошло кроме света серебра. Потому что сам иллюминатор, освещало это овальное, было закрыто фольгой. А потом фольга окна нового такси не позволяет мне ужаснуться неотремонтированному городищу. Потом фольга на вращающейся двери отеля. Она ведь даже ничего не отражает, не отражает меня, идущего рядом. Но та, первая фольга иллюминатора, она особенно необычна. Она не выходит из головы. Кто и зачем это сделал? Мне не дали посмотреть на облака. Разве я подписывал информационное согласие на отъём вида на облака? Это абсолютно бесплатно, в любом месте, задрать голову и смотреть на облака. Как они могли? Говорят, даже после конца люди продолжают видеть облака, в разных конфессиях здесь единое мнение. Впрочем, есть ещё вариант.
