Где-то истошно каркала ворона.
Тихое ясное утро обещало отличный погожий день.
Двое темнокожих работников в униформе шагали ухоженными дорожками Парижского зоопарка, спеша навести окончательный лоск перед открытием.
Парижане еще помнили, какой грандиозный успех при Наполеоне III имел их зоопарк. Просуществовал он, правда, недолго: во время осады французов пруссаками животных попросту съели. Но к открытию Международной Колониальной выставки 1931 года власти решили непременно зоопарк возродить.
Теперь это уже была не просто экспозиция экзотических животных, помещенных в клетки, а огромный парк, имитирующий естественную среду обитания для каждого вида. Даже крупных хищников ограждали не железные прутья, а рвы с водой. А копытным соорудили огромную скалу, на вершине которой устроили смотровую площадку для посетителей. Хочешь – любуйся панорамой Венсенского леса с огромной высоты, хочешь – наблюдай в бинокль за животными. Они больше не вызывали жалости, так как имели сытый холеный вид и не выглядели замученными неволей. Все, кроме одного вида. Кроме одного.
Стоит ли удивляться, что желающих попасть в зоопарк было довольно?
Собирая в контейнер мусор, оставшийся со вчерашнего дня, рабочие неспешно переговаривались:
– А наш-то своего не упустит. И так посетители валом валят, а он еще что удумал: можешь за один билет прийти в неделю два раза, но купи еще три – для дальнейших посещений. Хитер! Франки в его карман так и льются!
– А тебе что, хуже от этого? Нам с открытием выставки работы прибавилось, и деньжат тоже – грех жаловаться. В других странах депрессия, кризис, безработица – по крайней мере, так газеты пишут. А мы ничего, держимся.
Обитатели зоопарка уже давно проснулись. Раздавалась привычная для утра какофония звуков: фырканье, хрюканье, рев, хлопанье крыльев, птичий гомон. Но в этот многократно отрепетированный хор животных нестерпимым для уха диссонансом вклинивалось воронье карканье.
– И что она не прекратит вопить? В зубы к хищнику попала, не иначе.
– В зубах уже давно умолкла бы. Может, лапа в чем-то застряла?
– Так и будет голосить, пока не околеет. Пойдем, посмотрим, что с ней. А то ее вопль душу выворачивает.
Карканье доносилось со стороны хозяйственного участка, не предназначенного для посещения и отгороженного от не в меру ретивых посетителей вежливой табличкой «Вход только для служащих».
Свернув на узенькую гравийную дорожку, рабочие дошли до небольшой лужайки с кое-каким хозяйственным инвентарем, оставшимся от строительства. Середину лужайки занимал прямоугольный участок в несколько квадратных метров, посыпанный чистеньким песочком и непосвященному кажущийся удобным пятачком для отдыха. Однако на самом деле это была яма для получения гашеной извести – неизменного компонента строительных растворов.
Вблизи на низкой ветке липы сидела та самая горластая ворона. Увидев людей, она тяжело, как бы нехотя, поднялась на крыло, сделала небольшой круг над поляной и скрылась из глаз.
Посреди участка, контрастируя черным цветом с белизной песка, валялась какая-то ветошь. Один из рабочих инстинктивно ступил на песок, чтобы подо-брать тряпье.
– Эй, приятель, назад! – Остановил его окриком товарищ. – Ты что, рехнулся?! Получишь ожег, на кассу взаимопомощи не рассчитывай!
– Ох, спасибо, дружище! Я и подумать, как следует, не успел – представил, как хозяин разъярится, увидев мусор раньше нас. А достать, однако же, надо! А то нам не поздоровится.
– Яма небольшая. Давай возьмем стремянку, перекинем ее поперек – и спокойно доберемся до тряпья. И была же кому-то нужда его сюда бросать!
Несколько минут ушло на то, чтобы поднести стремянку – благо, она была тут же на полянке – и перекинуть ее через опасный зыбун.
Первой работники вытащили безнадежно испачканную фетровую шляпу. Она уже ни на что не годилась и отправилась в контейнер для мусора.
Затем с немалым трудом был извлечен обезображенный мужской труп.
Рука, державшая кисть, бессильно опустилась. Мазки никак не хотели ложиться так, как виделось их создателю – Алену. Ален опустился на невысокую скамеечку и еще какое-то время смотрел на холст. Нет, сегодня работа никак не ладилась. Он надел шляпу и отправился в свое любимое кафе на перекрестке улиц Рише и Тревиз.
Что такое парижское кафе начала ХХ века? Неизменная скатерть в красную клетку, грифельная доска для меню, теплая печь? Возможность перекусить, выпить вина, заказать горячий кофе? Да, верно. Но это далеко не все. Для привлечения клиентов хозяева кафе предоставляли возможность актерам выступать с самыми разнообразными номерами: музыкальными, цирковыми, эстрадными. Безвестные актеры, за гроши снимающие убогую комнатенку и репетирующие в неотапливаемом помещении, для выступления облачались в костюмы, расшитые перьями, мишурой и цветными стекляшками, которые в свете прожекторов казались подгулявшей публике искрящимися драгоценными камнями.
Не принято было выгонять посетителей. Зимой сюда заходили просто погреться. Кафе было пристанищем для пока еще неизвестных талантливых нищих, которых хозяин мог бесплатно покормить фирменным супчиком. Купив всего одну чашку кофе за целый день, можно было скоротать время с газетой, с альбомом и карандашом, за картами с друзьями или в компании подруги. За неимением последней здесь же подыскивали подругу на один день – или на одну ночь.
Странно ли, что в кафе находила прибежище самая разношерстая публика? Герцогини и куртизанки; повесы и министерские служащие; офицеры и репортеры; состоятельные дантисты и безвестные писатели… Многие французские интеллектуалы первых почитателей своего таланта находили именно в парижских кафе. Непризнанные поэты находили желающих послушать еще неопубликованные стихи. Безвестные писатели с неизменным «молескином» [1]писали здесь свои первые нетленники. Бедные художники проводили выставки своих работ. Зачастую за обед ценой в два франка они расплачивались собственными рисунками. Знать бы им, за сколько их работы будут уходить в частные коллекции спустя всего несколько десятков лет!
Со временем посетители объединялись по интересам. Завсегдатаи воспринимали кафе как продолжение собственной квартиры, а в результате проводили в нем больше времени, чем дома! Зато жена (если таковая имелась) всегда знала, где можно найти своего благоверного, если тот забывал дорогу домой.
Таким образом, парижское кафе было и прибежищем от непогоды, и постоянным местом общения, и средством от одиночества.
Ален был одинок. Одинок по нескольким причинам, хотя хватило бы и одной. Очень рано он лишился матери. Она умерла молодой, успев, однако, научить Алена своему родному языку, монотонным арабским песням и непреодолимой тоске по собственной родине – Алжиру.
