Почему может быть признан виновным историк, верно следующий мельчайшим подробностям рассказа, находящегося в его распоряжении? Его ли вина, если действующие лица, соблазненные страстями, которых он не разделяет, к несчастью для него совершают действия глубоко безнравственные.
Стендаль(Мари-Анри Бейль)
Человек, за спиной которого хоть раз в жизни с лязгом и щелчком, захлопывалась дверь тюремной камеры, никогда не забудет этого звука. Он будет помнить его всегда. И даже через много лет после того как выйдет на свободу он всё равно будет вздрагивать и просыпаться от скрежета ключа в замке, скрипа открываемой двери и лязга засова.
В конце 80-х мне попалась книга Анатолия Жигулина «Чёрные камни».
Я прочёл её за ночь, проглотил как любовный роман, как стакан водки, залпом. Потом уже я нашёл стихи Анатолия Жигулина, этого самородка, русского поэта и зэка, хотя в России зачастую одно не отделимо от другого.
Семь лет назад я вышел из тюрьмы.
А мне побеги,
Всё побеги снятся…
Справедливость и правдивость этих строк я понял через очень много лет.
* * *
Как и с чего начинается тюрьма? У каждого человека она начинается по разному. Кого-то задерживают на месте преступления и после недолгого нахождения в клетке при дежурной части РОВД, везут в следственный изолятор. Это место ещё называют тюрьмой. Хотя один из моих знакомых по имени Саня Рык называл её исключительно «дом родной или тюрьмочка».
У кого-то долгий и трудный путь прохождения тюремных университетов начинается с суда. Куда он, совсем далёкий от жестокости и скотства российской пенитенциарной системы приходит в надежде, что вот сейчас его оправдают. Но что- то идёт не так и во время оглашения приговора в зал входит конвой, который после слов судьи, «Именем Российской Федерации» заковывает его в наручники. Но он всё ещё надеется. Что вот, сейчас придёт адвокат и его выпустят. А потом, через несколько часов попав в камеру к настоящим, а не киношным уркам, с лицами похожими на подошву, содрогнётся при виде скотского быта и начнёт потихонечку становиться таким же как все.
Вариантов много. Не буду утомлять читателя, расскажу только о том, как начиналась моя дорога.
Дело моё тянулось несколько месяцев и особых проблем не доставляло. Я ел, пил, ходил на работу, бесконечно менял баб. Меня не мучили допросами и никуда не вызывали. Знакомый милиционер, когда я задал ему вопрос о своих перспективах только махнул рукой, дескать не переживай, это дело скоро похоронят, сейчас не до тебя.
Стране было действительно не до меня. Часть страны пошла в ОПГ и начала отстреливать друг друга. Другая- продолжала работать на заводах, в школах, в библиотеках, заниматься коммерцией, торговлей, банками, упиваться свободой и клясть страну, в которой угораздило родиться.
В понедельник утром мне позвонил следователь. Попросил зайти, выполнить кое-какие формальности. Я в полной уверенности, что меня вызывают для ознакомления с постановлением о прекращении дела, радостный, чисто выбритый и наодеколоненный с пятью сотнями в кармане, в предвкушении ужина в кабаке и быстрой любви с какой-нибудь студенткой педучилища, помчался в РОВД.
От нагретого солнцем асфальта и стен домов, веяло запахом распускающейся листвы и горечью дыма костров.
У следователя сидела какая-то неприятного вида толстая баба лет пятидесяти, с лицом пьющего милиционера.
Следователь, сутулый очкарик лет двадцати пяти, по имени Андрей Михалыч, скучным голосом спросил меня:
– А где твой адвокат?
Я выкатил глаза. Моей фантазии хватило на единственный здравый вопрос:
– А зачем?…
Следователь ответил с вежливой полуулыбкой:
– Сейчас я тебя буду закрывать. Адвокат нужен для предъявления обвинения. Но если у тебя ещё нет своего защитника, могу порекомендовать Таисию Павловну.
Жест в сторону неприятной бабы.
– У Таисии Павловны более 25 лет стажа юридической практики.
Я резонно заметил: – У твоего адвоката из под юбки торчат хромовые милицейские сапоги.
От смеха следователь хрюкнул. Таисия Павловна надула губы и торжественно выплыла из кабинета.
Несколько минут мы вяло препирались с Андреем Михалычем. Потом он принялся звонить моему адвокату. Хотя, что это изменило? Томка как всегда опоздала. Потом мне предъявили обвинение. Обшмонали карманы. Отобрали шнурки и ремень.
Но зато, перед тем, как за мной захлопнулась железная дверь милицейской канарейки, я насладился видом роскошной Томкиной задницы, обтянутой вельветовым Вранглером, стоимостью в оклад Андрея Михалыча и его моральным унижением, который, рядом с ней наверняка должен был чувствовать себя импотентом.
* * *
Арест. Это черта, которая разделяет твою жизнь на до и после. После того, как ты преступаешь через неё, начинается твоя арестантская жизнь.
Солженицын писал – «арест – это ослепляющая вспышка и удар, от которых, настоящее разом уходит в прошлое, а невозможное становится настоящим».
После того как меня закрыли я не жрал неделю, только курил одну сигарету за другой. Готов был биться башкой о стену. Но ничего – пережил. Как писал Достоевский Федор Михайлович, «человек такая сволочь, что ко всему привыкает».
То, что я увидел в тюрьме, меня не потрясло. Скорее отрезвило.
Я думал, что человека отслужившего в советской армии, уже наверное трудно удивить исправительной колонией. Как говорил мой ротный капитан Камышев- «Тот кто служил, в цирке не смеётся».
