ПРОЛОГ
Стешка быстро распрямилась, словно затылком почуяла чей-то недобрый взгляд, затем отёрла с лица капли пота. Кто смотрит-то, пустота кругом?
Над ягодником, что раскинулся по краю леса, плавно перетекающего в болотину, звенел надоедливый гнус. «Очи болота», морошка – ягода царская, растёт не кучно, хочет, чтоб перед ней спину гнули. Барыня, известно, морошку страсть как любит, вот и принеси ей, а дворни-то немного, подвернулась Стешка под руку – её и послали. Девка дёрнула плечом, закинула за спину тяжёлую русую косу, недобро хмыкнула, вспомнив барыню, которой втемяшилось про ягоды – вынь да положь! Молодуха такая, барыня, а всё у неё хвори какие-то, с придурью: «от настроения», «отнервов». Настроение ещё понять можно, а кто такие «нервы», про то Стешка не знает. Поработала бы барыня день, побегала, промеж лопаток от ключницы получила – а рука у этой старой кобылы тяжёлая! – так и нервы бы прошли, как не было!
Пора идти, туесок потяжелел, хватит поди. Морошка отборная, ягодка к ягодке. А мерещится нечисть там или нет – осени себя крестным знамением, да иди далее. Стешка с сожалением бросила взгляд на запачканный по низу подол сарафана – намочила всё же, теперь и от матери достанется. Скорее отсюда, слава-то про болотину недобрая шла. О прошлом годе, говорят, пропадали тут люди: то баба из дворовых, то заезжий мелкий купчик – сгинули вроде как в болоте. Из города приезжали люди служивые, ходили к барину, всё искали что-то – не нашли. На дезертиров хранцузских не спишешь – не добрались сюдой хранцузы, не дошли, не пришлось местному люду ворога встречать. Ждали Буонапарту, да он хоть и Анчихрист, как на ярмарке слышала Стешка, но далеко был отсель, нету тут его власти. А болотники, лешаки, кикиморы да шишиги в камышах – рядом, им бы всё люд пугать, в трясину заманивать, путать да губить! [Прим. авт.: разновидности нечисти в славянской мифологии. Например, шишига (как вариант) – маленькое, остроносое, растрёпанное существо, бродящее нагишом, утаскивающее зазевавшихся прохожих в воду и способное утопить даже на мелководье. Особенно – пьяных.] Кто-то же смотрит сейчас на Стешку, как промеж лопаток тот хлопок ключницы – так же саднит…
Зачавкали лапоточки по влажному мху. Скорей, скорей, на сухое место, в лес, тут и воздух чище, и гнуса меньше! Солнце уже садится, а барыня на закате чаи любит распивать. Вон и пастухи скотину домой гонят, перезвон колокольцев стоит, пыль над дорогой… Барыня из господского дому опять нос не кажет, со своими нервами в отдельной пристройке сидит, под чудным названием «флигель» – Стешка умная, запомнила. Спущены занавески в покоях – значит, в придачу к нервам страдалица головой мается. Хворостину бы ей, злющих гусей в сарай загонять, враз бы про голову свою больную забыла!
А молодая барыня красивущая, баская, косточка тонкая, кожа белая, говор льётся, ровно ручеёк по камням. Как посмотрит на кого – тот в улыбке до ушей сейчас расплывётся. Как с барином в церковь выйдут в воскресенье – только любоваться обоими. На самом деле грех жаловаться Стешке, да хоть кому – упаси Богородица от иных господ, лучше и не надо. С других деревень на ярмарке что ни день слышно – нет житья от бар, чего только не творят, а наши чинные да не злые…
– Матушка-барыня! – девка прямиком метнулась в дверь флигеля, зная о привычке госпожи: любит та своими тонкими пальчиками ещё тёплые от поцелуев солнышка ягоды в туеске перебирать.
Внутри было тихо и прохладно, скрипнули под лапоточками натёртые воском половицы… Дальше-то в мокрых лаптях не сунешься, хоть бы вышел кто! Стешка сделала шаг вперёд, ко второй полуоткрытой двери и… немедленно оскользнулась на чём-то влажном и липком. И тут же почувствовала запах.
Что… Запах был тяжёлый. Страшный. И только мгновение спустя дошло до дворовой девки, что липкая жижа под ногами – здоровенная лужа крови. Много крови на вощёных половицах чистой барской горницы. И нелепое светлое пятно в этой луже – растерзанное тело молодой барыни. Изгвазданные красным юбки летнего платья, раскинутые, белеющие в полумраке, созданном плотными занавесями на окнах, руки, непостижимым образом сохранившие в кровавой луже чистоту тугие золотистые локоны волос.
Стешка зажмурилась. Язык присох к нёбу, ужас выпил из груди весь воздух. Ни жива ни мертва стояла, только тёплая струйка побежала по ноге под подолом – от неизведанного доселе страха.
В звенящей тишине прозвучал мужской голос – того, кто прятался в полумраке за изуродованным телом. Голос, превратившийся в почти нечленораздельный рык:
– Ну, чего встала?!
И тут же позвучало последнее слово, услышанное Стешкой в её короткой, так и не успевшей расцвести жизни. Голос теперь был искажён непередаваемым страданием и болью:
– БЕГИ.
ГЛАВА 1.
Выезд за город и особый подвид хомячков
Старенький праворукий минивэн тащил за собой небольшой прицеп, который был предназначен для целой кучи домашнего скарба семьи, выехавшей на лето подальше от городской суеты и пыли, душных ночей в бетонных коробках и постоянных простудных заболеваний шестилетних близнецов Паши и Геши. Дедушка парнишек упорно продолжал называть внуков Чуком и Геком, регулярно натыкаясь на протесты со стороны их матери.
Дедушка, Виталий Сергеевич Безверхних, самолично находился за рулём праворукого минивэна, осуществляя вывоз дочери и внуков поближе к природе, на снятую до конца лета загородную недвижимость. Недвижимость свалилась в руки с некоторыми приключениями и оговорками, ибо при нынешних ценах не вышло бы за такие деньги снять и тараканьего угла, да подвернулся случай.
Виталий Сергеевич бросил взгляд в зеркало заднего вида, оглядывая живое наполнение салона минивэна. Там находились привычно подкашливающие, худенькие и белобрысые Паша и Геша, а также их мать, Алевтина, такая же белоголовая и худенькая, только без подкашливания, тридцати пяти лет отроду, сама – единственный и поздний ребёнок в семье Виталия и Галины. Галина внуков не дождалась. За год до того, как одинокая и мало кому интересная из представителей противоположного пола дурнушка Аля приняла решение «родить для себя», жизнь Галины предательски украл внезапно оторвавшийся тромб. И всё! Как не было долгой и счастливой совместной жизни, будто корова языком слизнула. Виталий Сергеевич с головой погрузился в чёрный шлейф утраты, не замечая ничего вокруг до тех пор, пока не выяснилось, что Аля «в положении».
– Что?! – уставился он на дочь, сообщившую свежую новость из своей личной жизни. – Без мужа? Да он хоть кто, как?!
– Никто. – Ответила Аля своим бесцветным голоском. – И звать никак. Не будет мужа, пап. Для себя рожу. И хватит спрашивать, мне двадцать восемь лет, в конце концов.
