Меня зовут Алиса. И мне уже «несколько за пятьдесят». Я все время чувствую какую-то нестыковку в этих двух фактах. В моем представлении человек, носящий имя Алиса, – это существо всенепременно молодое и яркое; а если тебе «несколько за пятьдесят», то к этому имени должно еще что-то прилагаться, чтобы оно не вызывало недоумения, например – фамилия Фрейндлих, фамилия блистательной актрисы. И тогда уже все равно и когда ты родилась, и как выглядишь. На ближайшую обозримую вечность яркость и молодость подаются в комплекте с именем. Увы – мне это уже не грозит.
В один прекрасный момент периода «несколько за пятьдесят» начинаешь понимать, что ничего уже не стоит начинать, а то, что уже начато, можно ведь и не успеть закончить, чтобы порадоваться сделанному. Как-то уже не ощущается будущее, не строятся планы, а если уж и приходится их строить, то с оговоркой: если успею…
Если посмотреть на себя со стороны, то у меня все распрекрасно: есть хороший дом, хорошо оплачиваемая работа, умница дочь, две маленькие внучки; еще, слава Богу, жива мама; замечательные друзья, сад с розами, кошки, которые настаивали, что они должны жить именно у меня, и чудный бежевый лабрадор Мартин – подарок друзей, единственное зверье в доме, попавшее ко мне в некоторой степени официально… Что еще надо, чтобы встретить старость!
Но – дом не достроен, перманентный ремонт забирает все деньги моей зарплаты и все остатки нервов, дочь живет далековато и с внучками приезжает редко, на мне одной забота о саде, животных, машине… Дочь живет своей жизнью и не очень-то интересуется моими заботами… Хотя иногда делает вид. Работа вроде как раз по мне… но эту работу я получила всего три года назад, а надо бы лет на пятнадцать раньше, когда был жив муж и я еще чего-то хотела от работы, кроме денег… Одиночество, постоянное перенапряжение, куча решений, которые я должна принимать, ежедневно и ежечасно, – а решать уже ничего не хочется! Переусталость, постоянная слабость, головная боль, тоска… «И ску…, и гру…, и некому ру…»
Уныние, мерзкая плаксивая жалость к себе накатываются обычно по дороге с работы. В остальное время мой мозг занят. Я еду домой, и это не лучшее настроение за рулем! Опять надо как-то выбираться… И ведь я все прекрасно понимаю и даже учу других. Учу, что счастье – это штука, которая живет внутри! Всегда! Оно бесценным даром вверяется каждому просто по праву рождения, выдается в безмерных объемах, раскрывается многообразием чувств – радости, участия, любви к родным, к дому, к запахам, к лету, к снегу, к маме…
Густые кипы зелени деревьев в парке на фоне упавшего темно-голубого неба, птицы, теплый тугой ветер весны – можно было захлебнуться… Ощущение полной гармонии мира! Огромные крылья за спиной. Полеты во сне. Весь этот дивный дар дается нам при рождении…
А потом тебя обижают, и ты обижаешься. Потом что-то недодали, недопоняли, не погладили или погладили против. А, главное, додали, допоняли, погладили кого-то другого – пусть даже правильно и вовремя! А мы заметили – зацепило; погрустнели, занесчастились, внутри завелась гадость – и шагреневая кожа счастья начала скукоживаться, морщиться, уменьшаться каждый раз, когда ощущаешь себя несчастным, обделенным, обиженным, иногда даже просто безрадостно уставшим.
Что-то пошло не так – слышен хруст сжимающегося счастья. Обидели – еще хруст… А вроде как по делу обиделся… А скоро уже и не слышно. И даже радость новой весны, прозрачности моря, густоты неба – всё это скорее ощущения по памяти! Из прошлого… Они не сбивают с ног, так – констатация факта… Просто приятный релакс. Ненадолго.
И большинство из нас подходит к возрасту «за» с таким маленьким клочком этого счастья, что его уже и не найти в куче накопленного расстройства, усталости, груза ответственности всякого рода, жалости к себе, а то и вообще откровенной гадости!
Но оно ведь есть, оно никуда не исчезает совсем! Просто закопано, запылено, усохло! Его надо вытащить, постирать, встряхнуть, заполнить ветром и солнцем… Только вот я не знаю, как это делается.
Темнота, снег усиливается, легкий мороз, потоки реагентовой жижи на дороге. Мимо проносятся джигиты на небюджетных автомобилях, обдавая машину тучами темных брызг. Деловито елозят дворники в попытке расчистить постоянно окатываемое грязью стекло. «И ску…, и гру…, и некому ру…»
Наконец, подъезжаю к дому, ставлю мою Сандеру, обзываемую «Санькой», в гараж, вхожу в дом, и… – тридцать килограммов отчаянного, захлебывающегося, визжащего лабрадорского счастья окатывают меня с головы до ног! Лобастая голова бодается и ласкает, глаза ищут глаза, лижутся руки и все, что можно достать открытого, хвост вообще скоро оторвется, если там, конечно, мозоль не наросла… Надо проверить! Обнимаю Мартина, пытаюсь успокоить… Я с тобой! С тобой! Позади его вихляющегося зада, кругами, задрав трубой хвосты, ходят коты, вернее, один кот и две кошки… Кот, именуемый Стэнли Кубрик, начинает самозабвенно драть половик, кошки – Маша и Чуня – урчат как холодильники, фланируют, изгибаются и кокетничают как чувствительные гимназистки позапрошлого века… Мартин лезет обниматься, сердце у него так стучит, что я каждый раз напоминаю себе спросить у ветеринара, сколько радости оно может выдержать.
«Только собаки умеют быть счастливыми» – грустно вплывает томная мысль.
– Мэ-э-а-а-у! – басом вопит Кубрик.
«И коты!»
У меня три «как бы моих» кота. И еще два – «как бы не моих». Статус отличается только тем, что «мои» могут гулять по всему дому. «Не моим» перемещение ограничено. Они как бы на пансионе, с медицинской страховкой и уборкой. Впрочем, остальные тоже – только апартаменты попросторней.
Кроме кошечки Чуни, которую я подобрала в луже слепым котенком по собственной инициативе, остальные пришли сами и оч-чень настаивали, что они мои и должны здесь жить. Я честно отбивалась, а они начинали болеть, страдать, беря меня измором. Взяли…
Из «не моих» – совершенно дикая кошечка Ляля и кот Кузя. Ляля живет в гараже, безумно обожает кота Кубрика, который отсылается в гараж каждую ночь – спать. Не подумайте чего неприличного – все кошастые стерилизованы, – он отправляется спать в гараж, чтобы могла спать я! В противном случае ранним утром он начнет громко орать, требуя завтрака и внимания. Вместе с Лялей они смотрятся необычайно импозантно. Стэнли Кубрик – черно-белый, толстый, очень меховой, нахальный; и кошка Ляля – изящная, нежная, очень пугливая, гладкая и также черно-белая. Она вокруг него лебедушкой плавает, изгибается, урчит, интересничает – а он в лучшем случае профланирует мимо к миске, а то и оплеуху ей вкатит лапой; она, бедная, отойдет в сторонку и глядит на него преданными глазами. Иногда, правда, дождется и ласки с его стороны – лизания головы между ушами… Дивная пара!
