Эта книга представляет собой расширенное переиздание биографии генерал-адъютанта Николая Николаевича Обручева, первый вариант которой был опубликован в 1998 году в Петербурге, в издательстве «Алетейя»[1].
Жанр персоналии тогда становился все более популярным, и за прошедшие двадцать лет эта популярность, похоже, не понизилась. Последнее обстоятельство не может не удивлять – в условиях разгрома школы и распада культуры следовало бы ожидать чего-то другого. Но общество, которому постоянно предлагают калейдоскоп меняющихся оценок событий и людей, по-прежнему обращается к прошлому с интересом. Последнее обстоятельство не может не радовать историка, но одновременно оно же предполагает и значительное усложнение задач, стоящих перед ним. Объяснение исторического факта в историческом контексте требует предельно информативно объяснить мотивацию поступков людей и причины действий государственных институтов.
Осложняется эта задача другой проблемой: отсутствием в России XIX века институционально оформленных центров принятия решения. При Александре I министерства были еще слишком слабы организационно для выработки и защиты системы ведомственных взглядов. При его преемнике Николае I чиновничество, офицерский корпус значительно увеличились количественно и качественно. Однако Николай I был «сам себе министр иностранных дел» и «сам себе начальник Генерального штаба». Чрезмерная централизация превращала министерства в безынициативных исполнителей планов императора, в аппарат по реализации воли монарха.
При Александре II ситуация изменилась. В определении взаимосвязанных вопросов внешней политики и стратегии решающее значение приобретает борьба соответствующих министерств за влияние на личность императора. С середины семидесятых годов XIX века в эту борьбу включается Министерство финансов; постепенно растет влияние Военного министерства, и это приводит к тому, что после Берлинского конгресса 1878 года и практически до 1 марта 1881 года наступает период почти полного контроля военных над МИДом. Этому, конечно, способствовала и случайность – болезнь престарелого канцлера кн. А. М. Горчакова, который попросту не мог справиться с вызовом со стороны Военного министра. Можно сказать, что при определении направления военно-политической деятельности России в годы царствования Александра II вырисовывается треугольник: император – министр иностранных дел – военный министр. Вершиной треугольника, естественно, является монарх, а сферы влияния последних двух постоянно меняются.
Можно ли, в свою очередь, определить мотивацию, технику принятия планов и решений самого военного ведомства? Для германской (прусской до 1871) армии со второй половины XIX века органом, определяющим ее позицию и политику, стал Генеральный штаб. В России попытки устройства подобной организации закончились в конце шестидесятых годов XIX века неудачей. Либеральный министр Д. А. Милютин не допускал и мысли об ослаблении полноты своей власти в армии, очевидно, предполагая, что его мозг может заменить «мозг армии», то есть Генштаб. Но даже Дмитрий Алексеевич, чаще всего окружавший себя простыми исполнителями, нуждался в исполнителях-интеллектуалах для эффективного управления огромным организмом русской армии. Таким человеком для Милютина стал Н. Н. Обручев, который с 1864-го по первую половину 1877 года постепенно превратился в доверенное лицо военного министра, а после русско-турецкой войны 1877–1878 годов – в личного друга Дмитрия Алексеевича. Направление деятельности министерства с середины семидесятых годов XIX века определялось во многом взаимоотношениями между этими двумя выдающимися личностями, из которых личность Обручева, постоянно находившегося в тени, игравшего формально вторую роль в военном ведомстве и при Александре III, оказалась вне пристального внимания историков.
Когда Первая мировая война, революция и гражданская война смели поколение генштабистов, воспитанных Обручевым, память о нем была вытеснена событиями 1914–1920 годов. Умер ген. А. А. Поливанов, собиравшийся воссоздать биографию своего учителя. Уничтожена была часовня над могилой Обручева, рассыпан его архив. Бесследно исчезли мраморные доски в 1-м кадетском корпусе, Николаевской академии генерального штаба, Главном штабе, где «в назидание потомству» еще при жизни Обручева его фамилия была проставлена золотыми буквами. Кронштадтский форт «Обручев» получил новое имя «Красноармейский». Имя Николая Николаевича упоминалось только в связи с его революционными симпатиями в начале шестидесятых годов XIX века, участием в разработке плана русско-турецкой войны за освобождение Болгарии и русско-французского союза в начале девяностых годов XIX века.
Даже этих трех фактов достаточно для того, чтобы оправдать интерес к личности Обручева, который к тому же стоял у истоков русской военной статистики и журналистики, долгое время работал в Военно-Ученом комитете Главного штаба, на кафедре военной статистики академии Генерального штаба, был единственным выпускником «блестящего», по оценкам Д. А. Милютина, академического выпуска 1854 года, награжденным орденом Св. Георгия 3-й степени[2]. «Как профессор он создал целую школу, подготовил много талантливых офицеров, которые гордились тем, что они ученики Обручева. Как администратор он работал над реорганизацией наших вооруженных сил на новых началах: развитие системы резервов и государственного ополчения, устройство военно-конской повинности, мобилизация армии, проведение стратегических путей, возведение крепостей, сосредоточение войск, подготовка вероятных театров военных действий и вообще все вопросы, обнимающие системы обороны государства, разработаны у нас Обручевым»[3], – отмечал его ученик генерал от кавалерии А. А. Бильдерлинг. Другой его ученик ген. Поливанов считал, что его учитель – «мощный умом и патриотизмом устроитель нашей государственной обороны до 1898 года»[4]. Эти и другие оценки говорят о той значительной роли, которая была уготовлена Обручеву историей.
Следует отметить, что сам Николай Николаевич тем не менее, следуя модным настроениям своего времени, невысоко оценивал роль личности в истории. Находившийся в мае 1879 года в Константинополе А. А. Половцев наблюдал и описал любопытную сцену: «По возвращении Лобанова (русского посла в Константинополе Лобанова-Ростовского. – О. А.) между ним и Обручевым завязался интересный спор о значении биографии для истории. Обручев, разумеется, всецело отвергает значение биографий, приписывая всякое историческое значение исключительно массам. Лобанов, напротив, доказывает важность биографий, особливо за то время, когда, по неразвитию масс, судьба их гораздо более зависит от единичных личностей»
