Северо-восточная Европа
«Обмен Разумов – грязное дело!»
(Роберт Шекли)
Лес шумел всю ночь. Циклон раскачивал мокрые ели, ливень хлестал по старым корягам, потоки дождя заливали одинокий остров и приземистый купол посреди него. К утру непогода улеглась и перестала будоражить заболоченное озеро.
Было тихо. Под слоем земли и бетона, в одной из подземных комнат, возле зеркальной стены устроился человек с мольбертом. Художник разглядывал свое отражение в зеркале: силуэт, голову, твердо очерченное лицо. С таким отстраненным интересом изучают чужие фото. Он сменил кисть, взял немного краски и подправил автопортрет, придавая изображению большее сходство.
– Довольны?
Собеседник внезапно вошел через раздвижные двери. Зеркало искоса отразило и этого – низенького, подвижного, словно белка.
– Нет. Картина мне не удалась. Мне сейчас ничего не удается. Похоже, но не отражает внутренней сути. Дешевая поделка в самом полном смысле.
– Ерунда, к черту неприятие. Воспринимайте себя целостно, в зеркале вы, ваш собственный облик в силу сложившихся обстоятельств… А портрет этот, Тони… знаете, он очень хорош. Спалите-ка его на всякий случай. Допишите до конца, раз мазня вас развлекает, а потом бросьте в мусоросжигатель. Нам лишние улики ни к чему.
Живописец отложил кисть и криво улыбнулся.
– Я до сих пор не могу понять, как со мною проделали это. Послушайте, Феликс, скажите мне правду – как?
– А разница есть? Лишнее знание – лишняя скука. Детали не нужны. Главное, результат очень хорош, вы несомненная удача эксперимента.
– Я ведь смогу позже вернуться в прежнее состояние?
– Конечно, легко вернетесь, если захотите. У обратной манипуляции и своя цена, и своя технология.
Тони воззрился на Феликса, пытаясь найти хотя бы легкие признаки лжи. Их не было, чужое лицо выглядело добродушным и честным, поза – естественной и чуть небрежной.
– Хорошо, не будем об этом. Лучше сознайтесь, зачем вы ходите следом за мной?
– Хожу следом? Я просто бродил по дому, потом выбрал пустую комнату, чтобы в ней посидеть. Зашел сюда неудачно. Иногда меня нестерпимо тянет избавиться от компании Кота и Вильмы. Жизнь взаперти почему-то вызывает у меня нелюбовь к людям.
Собеседники замолчали, не зная, как продолжить разговор. Феликс осторожно попятился, словно бы не желая подставлять под удар беззащитную спину. Мягко отъехала в сторону дверь, и он ретировался с непринужденной ловкостью.
Оставшийся на месте Тони подождал, пока тот, другой, уйдет подальше, тоже вышел и в одиночестве прошагал а конец коридора.
– Это я, Тони Лейтен. Сними блокировку, Кот.
За бронированной дверью оказался еще один коридор, а там – полки вдоль стен, запечатанные ящики, выключенный компьютер на маленьком столе, рядом универсальный измеритель, упакованный в прозрачный футляр и забытая баночка с засохшей пастой.
– Хлам развелся.
Хмурый брюнет, со странным прозвищем Кот, техник с потугами на лидерство, перевел на товарища взгляд воспаленных глаз. Его усталость уже сделалась привычной как неизлечимое недомогание, с которым постепенно свыкаются.
– Вещи собираются сами собой, когда перегружен утилизатор. Этот мошенник Феликс после эксперимента переломал все лишнее. Не вызывать же сюда мусорный фургон? Можно, конечно, просто вытащить весь этот хлам на поверхность, и сбросить его в болото.
– Лучше оставить все, как есть.
– Конечно, парню ведь все равно, – насмешливо отозвался техник и ткнул пальцем в угол.
Тот, которого звали Тони, подошел поближе и склонился над продолговатым предметом. Предмет походил на гроб с выпуклой крышкой. Прозрачная выпуклость позволяла разглядеть голого человека с безмятежным лицом, окутавшую его субстанцию, детали оборудования и сложную внутреннюю поверхность саркофага, повторяющую общие контуры тела.
Тони Лейтен не без брезгливого интереса рассматривал все содержимое разом.
– Что ты чувствуешь? – спросил его любопытный Кот.
– Не знаю. Говорят, некоторые видят во сне себя со стороны. Душа смотрит на спящего, но не может вернуться туда, куда положено. Если бы не мое новое тело, я бы тоже подумал, что попал в разновидность кошмара.
– Это все?
– Есть еще кое-что интересное – например, получив его оболочку, я вдруг понял его родной диалект. Мне кажется, у меня теперь его почерк.
– А картины, имена, воспоминания?
– Почти ничего. Понимаешь, моя личность не изменилась – почти нет чужих воспоминаний, только чужие навыки. Я могу говорить и писать на его родном языке, но не помню, как все это выучил. Кстати, как он?
– Дрыхнет мирно и глубоко.
– Может оклематься сам по себе?
– Нет. Если душа бедняги нас сейчас слышит, то, должно быть, молится о благополучном исходе предприятия. В самом деле, если ты не вернешься из Элама, ему придется вечно прозябать под крышкой.
Тони вздохнул.
– Кома или окончательная смерть – какая, к черту, разница?
Кот принялся излагать свои теории:
– Все дело в шансе. Покуда остается хоть крохотный шанс пожить еще, люди за него цепляются.
– Ты думаешь, он понял и принял бы такое?
– Не знаю. Помнишь, каким мы нашли его?
– На дне жизни. В роли сторожа при зоопарке – он там улыбался и кормил ежей, после того, как выкарабкался из клиники для душевнобольных.
– Если бы не знал точно, никогда бы не поверил, что брат такого растения – большая шишка.
– Что тебя удивляет? Чисто анатомически – у обоих нормальный мозг. Они братья-близнецы, просто второму сильно не повезло в жизни. Ты хорошо помнишь их мать – эту шикарную стерву?
– Немного. Я был тогда ребенком.
– Я тоже, но записи ее культовых ролей лежат в Сети. Девушка оставалась секс-символом, пока не постарела так, что увядание не могли скрыть никакие хирурги. Оба парня – дети от ее предпоследнего брака. Один парнишка оказался умником и стал наследником матери. Второго прибрали в психушку, но временами выпускали – он слыл довольно тихим пациентом. Бывшая красотка постепенно отошла на второй план, но доживала шикарно, если под шиком иметь в виду все, что можно купить за деньги. Умерла совсем недавно, по слухам, от склероза конечностей. Сынок, тот, что рос нормальным, живет сейчас в Эламе и сделал там карьеру. Его брат лежит у нас в «гробу», в моем теле. Я стою перед тобой в заемном теле несчастного.
Кот расхохотался.
– Странно, что мы оба стали много болтать.
– Конечно. Пришлось вызубрить кучу всякой ерунды. Я ведь не хочу оказаться пойманным и, к тому же, должен отработать деньги. К тому же, после переноса я не уверен, что с моей памятью все в порядке.
