Панорамные окна офиса на пятидесятом этаже башни «Санкт-Петербург» в последний раз предоставляют мне возможность насладиться завораживающим видом на столицу. Сегодня она в тумане, как и мое будущее.
Через считанные минуты моя жизнь кардинально изменится. Я сменю имя, фамилию, паспорт и место жительства. Это моя четвертая трансформация в чужую личность за последние два года. Надеюсь, последняя. Таким способом я поднимаюсь по лестнице восхождения к правде, отмщению и восстановлению справедливости. Я считаю: справедливость – одна из главных ценностей в жизни человека.
Свою миссию я совершаю в полном одиночестве. Никто меня не поддерживает дружеским советом, никто не вдохновляет прощальной речью – на ступенях лестницы восхождения я потеряла всех близких.
На экране гигантских размеров выведена непривычно вялая переписка рабочих чатов глав департаментов и изображения с камер видеонаблюдения офисных помещений. Всматриваюсь в напряженные лица. Все замерли и ждут собрания. За полгода моего правления большинство этих людей меня оболгали и продали, получая на офшоры свои тридцать сребреников. Но вопреки их усердиям я выстояла.
Бизнес-ассистент уведомляет по видеосвязи, что акционеры холдинга в полном составе ждут меня в конференц-зале. Перевожу взгляд на портрет Макса и усмехаюсь. Сегодня я разделаюсь с его дружками и поставлю точку в полугодовом расследовании.
Стремительно пересекаю кабинет и встаю перед зеркалом в ванной. Поправляю макияж и прическу. Вот и нашелся повод достать из коробки новые туфли небесного цвета. Пусть они принесут мне удачу. Надеваю синий пиджак и поправляю ворот белой шифоновой блузы. Теперь я готова!
У дверей конференц-зала меня поджидает Чкалова. С заговорщическим видом она жужжит мне в спину о наших договоренностях. Секьюрити распахивают двери и я предстаю перед девятью акционерами. Мои враги во плоти и крови! Специально для этой встречи слетелись из разных стран.
Встаю во главе стола и начинаю речь, которую репетировала перед зеркалом всю прошлую неделю. Успеваю сказать только первую фразу: «Приветствую вас, господа», как на меня обрушивается шквал негодования.
– Ты еще кто? Где Петровская?
– Все та же заноза в заднице и подстилка Вернера! Думает, что с новым лицом «Эпсилон» падет к ее ногам! – громогласно сотрясает воздух Тополев, единственный с кем я столкнулась в Швейцарии после пластической операции.
– Заткни свою вонючую пасть! – одергивает его Морозов.
Кравченко прочищает горло, расстегивает пуговицу на пиджаке и откидывается в кресле.
– От лица всех присутствующих… кхм-кхм… хотел бы высказать общее мнение, а оно безапелляционное…
Акционеры кривятся, смотрят на меня с издевкой. Думают, новость, которую сейчас озвучит Кравченко, нанесет «Эпсилону» удар, после которого остается лишь одно – банкротство.
Морозов поглядывает на двери, предчувствуя неладное. Все уже поняли, что я не собираюсь садиться, а, значит, заседание будет непродолжительным. Придется сжать свое послание до сути. Я прерываю речь акционера:
– Уверяю, скоро у вас будет так много свободного времени, что можете высказываться хоть до хрипоты. Но в данный момент ваше мнение никому не интересно. Я раскрыла вашу мошенническую схему, господа, и решила: раз она такая гениальная, вы непременно должны поделиться ею с правоохранительными органами.
В конференц-зал заходят представители силовых ведомств. На лицах застывает всеобщее недоумение. Каждому акционеру предъявляют список обвинений. Мне приятно смотреть на то, как они ошарашенно глядят по сторонам, лопочут, словно нашкодившие дети, что произошла ошибка. Больше всех верещит Чкалова. Я знаю, кому первым делом позвонят их адвокаты. Тому, кого Макс назначил смотрящим за сделкой.
– Зачем ты это сделала? – в недоумении смотрит на меня Морозов. Лицо потное, глаза безумные. Полгода он изображал из себя сраженного моей красотой ухажера. – Макс дал тебе все: власть, деньги, положение. Ты просто должна была отыграть назад акции по номиналу. В чем проблема, Алекс? «Эпсилон» оказался для тебя слишком тяжелой ношей? Ты тронулась умом?
Что тут скажешь? Причин было много, но главная: терпеть не могу, когда мной манипулируют и тем более считают дурой.
– Передавай привет жене и детям, – я кривлюсь в усмешке, – и, конечно же, несравненной Яфе.
Его лицо вытягивается от изумления. Больше он не пытается меня приструнить. Откидывается на спинку стула и переводит сраженный взгляд на мелькнувшие перед его лицом наручники.
На выходе из конференц-зала чиновник ФСБ поздравляет меня с завершением операции «Протокол-17» и вручает новенький паспорт. Я выполнила взятые на себя обязательства. Наше сотрудничество подошло к концу. Мое внутреннее ощущение можно сравнить с обретением свободы заключенным, просидевшим в неволе десятки лет.
Открываю паспорт и смотрю на новое имя. Теперь я – Амелия Данте.
Ефим Петрович скромно стоит в стороне. Взгляд усталый. Хоть это апофеоз работы его подразделения, он не спешит украшать себя лаврами. Мы обмениваемся кивками. Как жаль, что рядом с ним не стоит его верный ученик. Тот, кто сделал меня сильнее и смелее, укротил моих демонов и научил не прятаться от проблем. Я никогда не забуду и с благодарностью увековечу его напутствия на памятном алтаре.
Глава первая. Карфаген должен быть разрушен
Восемь месяцев назад
Торможу у подъезда и выскакиваю из джипа. Я бы побежал по лестнице, но это чертов двенадцатый этаж. Заскакиваю в кабину лифта, жму на кнопку «13». Отключаю звук на мобильнике и держу пистолет наизготове. Лифт поднимается медленно, со скрипом, будто перегруженная телега в гору. Наконец-то дверь откатывается, осторожно выглядываю и осматриваюсь. Никого. Еле слышно спускаюсь на этаж ниже. Вроде все чисто. Дверь квартиры приоткрыта, вокруг мертвая тишина. Когда я уезжал, двое конвоиров пялились на кухне в телик, третий дежурил в коридоре перед спальней, а четвертый стоял у входной двери.
Крадучись вхожу в квартиру. Один из группы сопровождения лежит на спине в коридоре. Из горла хлещет кровь, ее так много, что я не сразу понимаю, куда его ранили. Обследую квартиру – остальные комнаты пусты. Убираю пистолет в кобуру, звоню в скорую и только потом докладываю куратору. Петрович кричит, что уже подъезжает к дому.
Зажимаю телоху рану. Тот корчится, хочет что-то сказать. Вместе с брызгами крови вырываются бессвязные звуки. Взвываю от безысходности. Кричу ему, чтобы не отключался.
