Через панорамное окно аэропорта Домодедово Краузе любовался первыми всполохами восходящего солнца. Безоблачное небо сулило солнечный день. Метеорологи обещали в июле в Москве жаркую погоду без осадков. Хотя московское лето нельзя сравнить с сицилийским, которым Краузе наслаждался последние полтора месяца, он рассчитывал еще до наступления сентября пару раз съездить на рыбалку на Сенежское озеро.
Через стекло стойки паспортного контроля на доктора устало смотрел тучный офицер пограничной службы.
– Летели один? – он еле подавил зевок и сверил фотографию с оригиналом.
Из-за гула голосов Краузе не расслышал вопрос, таможенник повторил уже громче, и доктор утвердительно кивнул. В голову закралась мысль, что теперь ему всегда суждено летать в одиночестве. Вариант, что со временем Елену могла заменить другая женщина, им не рассматривался.
Офицер проштамповал и вернул паспорт. Краузе направился в зону получения багажа и взглядом отыскал свои чемоданы. Снял два чемодана с багажной ленты и пошел к выходу. Впереди замаячила внушительная фигура его водителя.
– Здравствуйте, Эрих, позвольте, я сам, – Василий взял чемоданы. – Как долетели?
– Сносно, – ответил Краузе и откинул назад длинную непослушную челку. – Не знаю, что меня сподобило купить билет на ночной рейс…
Сильный удар в плечо бегущего здоровяка против потока пассажиров заставил Краузе скорчиться от боли.
– …но точно не тоска по Родине, – Эрих потер плечо и застонал.
На парковке Василий открыл перед доктором дверь и погрузил чемоданы в багажник «Ягуара».
– Вчера заглядывал первый покупатель, – водитель завел двигатель и вырулил со стоянки.
Краузе распродавал все свое имущество, поэтому уточнил:
– Покупатель чего?
– Коллекции вин.
Василий вставил парковочный билет в автомат. Шлагбаум открылся, и «Ягуар», набирая скорость, плавно выкатил на шоссе.
– Странный тип, говорил с акцентом, то ли эстонец, то ли немец.
Продажу имущества Эрих доверил своему адвокату. Так как тот о покупателе ничего не говорил, доктор решил, что сделка сорвалась.
– Ему очень понравилось винохранилище, просил дать контакты производителя.
– Какой моветон, – возмутился доктор.
Разговор прервал характерный сигнал поступившего сообщения на электронную почту. Эрих потянулся к телефону. В папке «Входящие» непрочитанными были отмечены три письма: реклама его любимой марки часов, сообщение от Светланы Анисимовой и письмо от Зои. Светлана просила позвонить, как только он ступит на московскую землю, а вот дочь последнего пациента не была так лаконична, как его коллега. Похоже, она настойчиво пыталась продолжить дружбу, в которой Эрих, со всем к ней уважением, не видел смысла. Читая, на его взгляд, слишком длинное письмо, он подумал, что Зоя похожа на девушку Серебряного века: эталонное тело, изысканно легкая походка, шея хрупкая, как стебель цветка, черные миндалевидные глаза. Ему даже вспомнились слова художника Серова «оживший архаический барельеф», правда, он позабыл, в чей адрес они были сказаны.
«Дорогой Эрих (позвольте мне Вас так называть), меня обрадовала весть о том, что Вы возвращаетесь! Смею напомнить, что Вы мне задолжали сеанс гипноза и приглашение в Ваш чудесный дом (я все еще нахожусь в поиске своего идеала). То бюро, что Вы посоветовали, не впечатлило меня своим портфолио.
Немного новостей о папе: в должности его не восстановили, но кажется, что он не так уж этим расстроен. Как всегда наш дом полон его друзей и партнеров по бизнесу. Обсуждают новые проекты. Так же есть слухи о назначении папы на должность председателя правительственной комиссии в области электроэнергетике.
Как Вы помните, у них с мамой перезагрузка в отношениях, вроде пока все хорошо. По крайней мере, они так говорят, но мама не из тех женщин, что прощают рукоприкладство. Поэтому никто не знает, что на самом деле творится за закрытой дверью их спальни.
Неделю назад мы вернулись из Исландии. Вы там бывали? Фантастический ландшафт, но второй раз меня туда не затащить даже под дулом пистолета. Ветрено, холодно даже летом и как-то одиноко.
Теперь о грустном. Мой брат, тот, что постарше, перешел от кукол к моей одежде. Вчера мама нашла в его шкафу мои изрезанные платья, в основном вечерние. Хорошо, что не тронул то, в котором я была на «Тоске». Оно напоминает мне о Вас. Я вообще о Вас много думаю. Наверное, это ненормально. Мама говорит, что мне пора задуматься о будущем муже, каким я его вижу, и т.д. Мне кажется, они с папой ищут мне жениха и чувства, которыми я к Вам воспылала, их только подталкивают. Я уже не в силах им противостоять – пусть ищут. Может, тогда я забуду о Вас…»
Как и в предыдущие разы, письмо резко обрывалось, почему-то она их не подписывала, это было ее сигнатурой. Раньше письма приходили с периодичностью раз в две недели и имели осторожный и разведывательный характер, будто девушка решила подкрасться незаметно к лани и, чтобы не спугнуть ее случайно треснувшей под ногой веткой, не шла, а порхала по воздуху. В них она обычно делилась своими наблюдениями о жизни. В этом же письме было первое проявление девичьих чувств, что означало: от разведки она перешла к намекам, чтобы искусно подтолкнуть его на действия. Откровенный тон письма Эрих объяснил своим возвращением в Москву.
Доктор набрал номер мобильного телефона сокурсницы. Светлана ответила после второго гудка и, узнав, что он едет домой из Домодедово, громогласно заголосила:
– Эрих! Боже мой, мне столько всего нужно тебе рассказать! Мы можем увидеться? Я сейчас на встрече, но через час освобожусь и могу к тебе подъехать. Это очень важно и не терпит отлагательств!
Краузе отпрянул от трубки, потер ухо и поморщился. Своим визгом она чуть не лишила его барабанной перепонки. В его планы не входило близкое общение с кем бы то ни было в ближайшее время, поэтому Эрих попытался уклониться:
– Сегодня точно не могу. Устал после перелета. Я позвоню тебе на следующей неделе.
– Никакой недели! – запротестовала обиженно коллега. – У нас тут ЧП. Ты, наверняка, не знаешь. Вчера все наши собирались в ресторане в «Москва-Сити» и приняли единогласное решение, что в этой ситуации сможешь разобраться только ты.
– В какой ситуации? – обреченно вздыхая, спросил Эрих и уже пожалел, что позвонил.
– Пастырь в реанимации.
Она говорила об их сокурснике Алексее Мартынове, которого прозвали Пастырем из-за постоянной критики «низких» моральных принципов своих одногруппников.
– Что с ним? – удивился Эрих.
