«Без этих троих мне никогда бы не стать
настоящим человеком.»
Из дневника, найденного на чердаке.
Рослый, атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти в белом докторском халате задумчиво подошел к двери в небольшую больничную палату. Он поправил узкие очки в дорогой оправе, провел рукой по коротко остриженным темным волосам и открыл дверь. В полутьме палаты можно было увидеть одинокую койку с женским силуэтом на ней.
Но как только его тень упала внутрь, девушка с ужасом взвизгнула, скинула простыню, оставшись совершенно голой, а затем вскочила на ноги и мощным толчком бросила себя в идущий под низким потолком канал промышленной вентиляции. Через пятнадцать секунд лишь вмятины на жести канала и пыль в воздухе напоминали о её недавнем присутствии. Доктор проводил взглядом удаляющийся грохот.
– Песец, – сказал он сам себе, усевшись на одинокий пластиковый стул между койкой и непонятным устройством, все еще мигающим разноцветными огоньками.
⁂
Сознание возвращалось не сразу, медленно, будто по капле. В полусне Пик бежал с бешено колотящимся сердцем по лабиринту запутанных коридоров и комнат с поворотами, тупиками, лестницами. На него падает тень. «Кошка!» – кричит подсознание, и, перебирая всеми четырьмя лапками, Пик мчится прочь по коридору. Поворот. Еще поворот. Коридор разветвляется в две стороны. На стене закорючки, их много у дылд. Внезапно Пик знает, что закорючки говорят повернуть направо. Он не очень понимает, что такое «направо», но лапки послушно несут его в нужную сторону. И вот прямо перед ним кусочек сыра. Пик хватает его и, забившись в темный безопасный уголок, начинает мелко-мелко грызть, наслаждаясь острым запахом и вкусом.
СЫР! Сознание опять прошибает, как током, оно ускоряется, и сон наконец-то уступает реальности. Странной реальности. Кажется, сидишь в старом мятом мешке от муки. Сыто, пыльно и ничего вокруг. Пик лежал в нелепой позе на спине и не мог шевельнуться. Ужас сковывал все его существо: он потерял хвост, вибриссы, почти всю шерстку, а нос, который раньше был длинным и подвижным, теперь сократился и почти не чувствовал запахов. Пик втянул воздух ноздрями, хоть они слушались! Притупленное, как сквозь старую пыльную тряпку, обоняние принесло еле ощутимые тона дылд – кислого металла и противной жгучей жидкости, которыми всегда так сильно воняло в лабиринте с сыром. Но сыром не пахло! Вообще ничего вкусного!
Щелчок, и Пик почувствовал, что может шевелить лапками и головой. Он напряженно принюхался, прислушался, присмотрелся к окружающему его миру. Это было одно из огромных помещений дылд. И он лежал ровно посередине, там, где в норме прошмыгиваешь побыстрее, если уж никак иначе, и надеешься, что кошки тебя не заметят или смотрят в другую сторону. То, на чем он лежал… «Кровать», – подсказало подсознание. «На них спят дылды», всплыло в подсознании. Но он-то что тут делает??
Внимание переключилось на пищащий куб с бегающими огоньками. Над огоньками шла серия черных закорючек, складывавшихся в текст:
«Человекоподобный андроид Джери, геном Ru-Смо-ВК-13,
АИ на базе лабораторной мыши Джери А1531.»
Пик не знал этих слов и не понимал, как они получились из закорючек, но в человеческих терминах ему на это было, в общем-то, наплевать. А вот «Джери» ему было знакомо и очень приятно. Так говорили дылды, когда брали его на руки, поглаживали по шерстке и давали ему кусочек сыра.
⁂
Прикрытое простыней обнаженное тело клона Варвары-Красы было приковано к больничной койке приборами мониторинга жизнедеятельности на руках-ногах и охватывающим голову обручем меморайтера, работа которого и делала необходимым мониторинг жизнедеятельности. Отсутствие одежды было вызвано вполне прагматическими причинами – так нянечкам и медсестрам было проще ухаживать за живым, но бессознательным телом «спящей красавицы», как прозвал клона обслуживающий персонал. По той же причине и волосы ее были аккуратно заплетены в длинную, тугую светло-русую косу. Волосы ведь росли. Периодически брить голову наголо было слишком хлопотно, а прическа типа каре тут же пошла бы безнадежными колтунами.
Надо сказать, что насчет Варвары-Красы это была не шутка, хотя зачем исследователям приспичило использовать геном из древнего захоронения, найденного на Русской равнине, для большинства в институте оставалось тайной. Но уж что вышло, то вышло. Да и не то чтобы кого это особенно интересовало.
Впрочем, тело с геномом было единственным, что было заимствовано у смоленской принцессы племени кривичей 758-го года рождения. Сознание лабораторной мыши Джери А1531 с добавленными дополнительными знаниями загружалось во вновь выращенный мозг осторожно и медленно, как будто по капле. И вот оно пробудилось…
Бдительная аппаратура еще несколько секунд следила за организмом подопечной и, убедившись, что процесс завершен и все в порядке, отщелкнула обруч меморайтера с головы и браслеты мониторинга на руках и ногах. Завершая процесс, система издала последнее басовитое «биип!» и послала сообщение, которое по электронным нервам человеческой цивилизации отправилось к наблюдающему за процессом врачу. И не только к нему.
В небольшой индивидуальной палате на одного человека царил разгром, скрытый полумраком слабо освещенной комнаты. В центре стояла пустая больничная койка. Простыня была сброшена на пол и присыпана сверху мусором из вентиляции. У белоснежного медицинского прибора, все еще перемигивающегося лампочками, стоял человек лет тридцати пяти в белом халате. Чисто выбритое лицо с аккуратными усами выражало состояние шока, а зеленые глаза с расширенными зрачками за стеклами узких очков в хорошей оправе уставились в отверстие вентиляционной шахты, проходящей под низким потолком. Наконец, он чуть ожил и устало опустился на легкий стул, стоявший у кровати.
– Песец, – сказал он сам себе, – И не только проекту.
Он задумчиво посмотрел на пустую койку, словно надеясь увидеть там что-то другое, потом на вентиляционную шахту.
– Меня убьют, – грустно констатировал он. И, к сожалению, это была отнюдь не фигура речи.
Впрочем, тридцатипятилетний доктор наук и профессор Карен Ахмедович Мамедов был не из тех людей, кто безвольно опускает руки, когда судьбе придет в голову подшутить над ним. Лицо его напряглось, и он со злостью выдал тираду, которая показала его мастерское владение русским языком, той его частью, которую вряд ли смог бы выучить иностранец, читающий классическую художественную литературу. Подумав немного о ситуации в целом, что явно не улучшило его настроения, он добавил на английском свое мнение о своеобразных отношениях проекта, результата проекта, заказчиков и, увы, самого себя. На очень простом и кратком английском. Скорее даже, американском. Но запас эмоций на этом не иссяк. Других подходящих языков Карен не знал, не на французском же это делать, поэтому последнюю тираду пришлось перевести вновь на Великий и Могучий. На мгновение он подумал, что все-таки надо было как следует выучить немецкий.
